Флоринда Доннер

Шабоно (Часть 1)

раздувая

ноздри, словно мог почувствовать еще что-нибудь помимо запаха сырости и

тления. Он оглянулся на нас, женщин, и в глазах его мелькнула тревога. И я

подумала, что в памяти его, должно быть, пронеслись сейчас воспоминания о

набегах, засадах и еще Бог весть каких опасностях. Я, однако, не слишком

долго задумывалась над причинами озабоченности вождя, поскольку изо всех сил

старалась не спутать выпирающие из земли корни гигантских сейб с телом

какой-нибудь анаконды, мирно переваривающей тапира или пекари.

Арасуве забрел в мелкую речушку и приложил ладонь к уху, как будто

стремясь уловить малейший шум. Ритими шепнула, что ее отец вслушивается в

отголоски речных струй, в бормотание духов, которым ведомо все о

подстерегающих нас впереди опасностях. Затем Арасуве опустил ладони на

поверхность воды и секунду подержал в руках лунное отражение.

Чем дальше мы шли, тем больше луна превращалась в затуманенное и едва

различимое световое пятно. И я подумала, что, может быть, это облака

стараются не отставать от нас, идущих навстречу рассвету. Мало-помалу

смолкли птичьи и обезьяньи голоса, стих ночной ветерок, и я уже знала, что

рассвет совсем рядом.

Мы пришли в шабоно в ту предрассветную пору сероватых сумерек, когда

уже не ночь, но еще и не утро. Многие Итикотери еще спали. Те, кто уже был

на ногах, приветствовали нас, удивляясь, как быстро мы вернулись.

Радуясь, что опасения Арасуве не оправдались, я улеглась в гамак.

Меня разбудила, подсев в мой гамак, Шотоми. -- Съешь быстренько вот

это, -- велела она, подавая мне печеный банан. -- Вчера я видела рыбу,

которую ты больше всего любишь. -- И, не дожидаясь, пока я скажу, что устала

и не смогу пойти, она подала мой маленький лук и короткие стрелы. При мысли

о том, что можно будет полакомиться рыбой вместо личинок, всю мою усталость

как рукой сняло.

-- Я тоже хочу пойти, -- сказал малыш Сисиве, увязываясь за нами.

Мы направились вверх по течению, где река образовывала широкие заводи.

Не слышно было ни шороха листвы, ни птиц, ни лягушек. Присев на камне, мы

смотрели, как первые солнечные лучи просачиваются сквозь окутанный туманом

лиственный шатер. Словно нити, продернутые в кисейной пелене, тонкие лучики

пронизывали темные глубины речной заводи.

-- Я что-то слышал, -- прошептал Сисиве, схватив меня за руку. -- Я

слышал, как треснула ветка.

-- Я тоже слышала, -- тихо сказала Шотоми.

Я не сомневалась, что это не лесной зверь, а человек осторожно

пробирался по лесу и остановился, наступив на ветку.

-- Вот он! -- крикнул Сисиве, показывая на другой берег. -- Это враг,

-- добавил он и во всю прыть помчался в шабоно.

Вцепившись мне в руку, Шотоми потащила меня в сторону. Я оглянулась, но

увидела на другом берегу только покрытые росой колючие заросли. В тот же

момент Шотоми пронзительно вскрикнула. В ее ногу вонзилась стрела.

Теперь уже я потащила ее в кусты, окружавшие тропу, заставляя ползти

все дальше, пока мы совершенно не скрылись в чаще.

-- Мы подождем, пока не придут Итикотери и не выручат нас, -- сказала

я, осматривая ее ногу.

Шотоми утирала ладонью катящиеся по щекам слезы. -- Если это набег, то

мужчины останутся в шабоно.

чтобы защищать женщин и детей.

-- Они придут, -- сказала я с уверенностью, которой не испытывала. --

Малыш Сисиве побежал за подмогой. -- Зазубренный наконечник прошил ей икру

насквозь. Я сломала стрелу, вытащила наконечник из страшновато выглядевшей

раны, которая кровоточила с обеих сторон, и перевязала ей ногу своими

трусиками. Кровь тут же стала просачиваться сквозь тонкий трикотаж.

Испугавшись, что стрела может быть отравленной, я осторожно сняла

импровизированную повязку и еще раз обследовала рану, чтобы убедиться, не

почернела ли она. Ирамамове как-то объяснял мне, что рана, нанесенная

отравленной стрелой, непременно чернеет. -- Не думаю, чтобы наконечник был

смазан мамукори, -- сказала я.

-- Да, я это тоже заметила, -- сказала она, слабо улыбнувшись. Склонив

голову набок, она знаком велела мне помолчать.

-- По-твоему, он был не один? -- прошептала я, услышав, как снова

треснула ветка.

Шотоми подняла на меня расширенные от страха глаза. -- Они обычно не

ходят поодиночке.