Флоринда Доннер

Шабоно (Часть 2)

целую последовательность мыслей и

воспоминаний, вспыхивавших передо мной яркими образами, и все вдруг

предстало в истинном свете.

Меня охватило ликование. Я расхохоталась с облегчением, переросшим в

настоящее веселье. Я слышала, как мой смех эхом разносится по всем хижинам.

Сев в гамаке, я увидела, что почти все Итикотери хохочут вместе со мной.

Арасуве присел у моего гамака.

-- Тебя не свели с ума лесные духи? -- спросил он, взяв мою голову в

ладони.

-- Свели, -- все еще смеясь, ответила я и заглянула в его глаза; они

блестели в темноте. Я обвела глазами Ритими, Тутеми и Этеву, стоявших возле

Арасуве с заспанными любопытными лицами, раскрасневшимися от смеха.

Из меня бесконечным потоком полились слова, громоздясь друг на дружку с

поразительной быстротой. Я заговорила по-испански, и не потому что хотела

что-то скрыть, а потому что на их языке мои объяснения не имели бы никакого

смысла. Арасуве и все остальные слушали так, словно все понимали, словно

чувствовали, как мне необходимо избавиться от царившего во мне смятения.

А я, наконец, осознала, что для них я и есть чужачка, и мои требования

быть в курсе таких дел, о которых Итикотери не говорят даже в своем кругу,

были вызваны только моим повышенным самомнением. И уж в совершенно несносное

существо превратила меня мысль о том, что меня оставляют в стороне, не

подпускают к чему-то такому, что я имею полное право знать. Это свое право

знать я не подвергала ни малейшему сомнению, и это делало меня несчастной,

лишало всех тех радостей, которыми я так дорожила прежде. Угрюмость и

подавленность находились не вне, а внутри меня и как-то передавались в

шабоно и к его жителям.

Мозолистая ладонь Арасуве легла на мою тонзуру. Я нисколько не

стыдилась своих чувств и с радостью поняла, что только я сама могу возродить

ощущение чуда и волшебства от пребывания в другом мире.

-- Вдуй-ка мне в нос эпену, -- велел Арасуве Этеве. -- Я хочу

убедиться, что злые духи не тронут Белую Девушку.

Я услышала бормотание, тихий ропот голосов, приглушенный смех, и под

монотонное пение Арасуве погрузилась в спокойный сон, как не спала уже много

дней. Маленькая Тешома, которая уже давненько не забиралась ко мне в гамак,

разбудила меня на рассвете. -- Я слышала, как ты смеялась вчера среди ночи,

-- сказала она, уютно прижимаясь ко мне. -- Ты не смеялась так давно, и я

боялась, что ты больше никогда не засмеешься.

Я заглянула в ее блестящие глазенки, словно могла найти в них ответ,

который позволил бы мне в будущем избавляться с помощью смеха от всех

душевных смут и тревог.

Непривычная тишина глухой пеленой опускалась на шабоно по мере того,

как вокруг нас сгущались ночные сумерки. Я уже почти засыпала под

убаюкивающее прикосновение пальцев Тутеми, искавших вшей у меня в волосах.

Крикливая болтовня женщин, занятых приготовлением ужина и кормлением

младенцев, истаяла до шепота. Словно по чьему-то безмолвному приказу,

ребятишки прекратили свои шумные вечерние забавы и собрались в хижине

Арасуве послушать сказки старого Камосиве. Он, казалось, был совершенно

увлечен собственными речами, драматически жестикулируя по ходу

повествования. Но глаз его внимательно следил за длинными клубнями батата,

зарытыми в горячие угли. С благоговейным трепетом я смотрела, как старик

голыми руками вытаскивает клубни из огня и, не дожидаясь, пока те остынут,

отправляет их в рот.

Со своего места я видела над верхушками деревьев луну на ущербе,

которую то и дело закрывали бредущие по небу и светившиеся прозрачной

белизной облака. Внезапно тишину ночи пронзил жуткий вопль -- нечто среднее

между визгом и рычанием. В тот же момент из темноты возник Этева с лицом и

телом, раскрашенным в черный цвет. Он встал перед кострами, горящими в

центре деревенской поляны, и застучал луком о стрелы, подняв их над головой.

Я не видела, из чьей хижины появились остальные, но рядом с Этевой, с

такими же черными лицами, на поляне встали еще одиннадцать мужчин.

Арасуве подровнял шеренгу, пока все не выстроились в одну линию, и,

поправив последнего, сам встал в строй и запел низким гнусавым голосом.

Последнюю строку песни все подхватили хором. В этой приглушенной гармонии я

различала каждый голос в отдельности, не понимая ни слова. Чем дольше они