Флоринда Доннер

Шабоно (Часть 2)

детей. Чтобы

воспользоваться мощным течением, мужчины вывели каноэ на самую середину

реки. Они гребли, не говоря друг другу ни слова, но ритм одного так был

согласован с ритмом другого, что они заранее предугадывали движения соседа.

И я вспомнила слова Милагроса о том, что Макиритаре -- это не только

самые лучшие строители лодок на всем Ориноко, но и самые искусные гребцы.

Усталость тяжко навалилась мне на глаза. Ритмичный плеск весел нагнал

на меня такую дремоту, что я то и дело клевала носом. Безвозвратно ушедшие

дни и ночи проплывали у меня в мозгу, как обрывки снов из иного времени.

Все уже казалось таким смутным, таким далеким, словно мираж.

Был уже полдень, когда меня разбудил отец Кориолано, войдя в комнату с

кружкой кофе. -- Восемнадцать часов сна -- неплохо для начала, -- сказал он.

В его улыбке была та же ободряющая теплота, как и тогда, когда он встретил

меня у лодки Макиритаре.

С глазами, в которых еще клубился сон, я села на полотняной койке.

Спина затекла от долгого лежания. Я маленькими глотками стала медленно

тянуть горячий черный кофе, такой крепкий и сладкий, что меня даже немного

затошнило.

-- У меня еще есть шоколад, -- сказал отец Кориолано.

Я одернула на себе ситцевую сорочку с чужого плеча и отправилась вслед

за ним на кухню. С видом шеф-повара, готовящего замысловатое блюдо, он

смешал в кипящей на керосинке кастрюльке с водой две чайные ложки сухого

молока, две -- порошкового шоколада 'Нестле', четыре ложки сахару и

несколько крупинок соли.

Он вылил недопитый мною кофе, пока я пила с ложечки божественно вкусный

шоколад. -- Я могу передать по радио вашим друзьям в Каракасе, чтобы они

забрали вас своим самолетом, когда вы захотите.

-- О, пока не надо, -- еле слышно сказала я.

Дни ползли за днями. По утрам я бесцельно бродила у огородов вдоль

реки, а в полдень усаживалась в тени большого, уже не плодоносящего

мангового дерева вблизи часовни. Отец Кориолано не спрашивал меня ни о

планах, ни о том, как долго я еще намерена пробыть в миссии. Казалось, он

воспринимал мое присутствие как неизбежность.

По вечерам я целыми часами беседовала с отцом Кориолано и часто

заходившим на огонек мистером Бартом. Мы говорили об урожае, о школе, о

диспансере, словом, на самые нейтральные темы. Я была рада, что ни один из

них не расспрашивал меня, где я пробыла больше года, что я там делала или

что видела. Я все равно не смогла бы им ответить -- и не потому, что хотела

сохранить это в секрете, а потому, что мне просто нечего было сказать. Если

темы для разговора исчерпывались, мистер Барт читал нам статьи из газет и

журналов примерно двадцатилетней давности. Независимо от того, слушали мы

или нет, он трещал без умолку сколько хотел, то и дело громко хохоча.

Но несмотря на весь их юмор и приветливость, бывали вечера, когда и на

их лица наползала тень одиночества, и мы сидели, молча прислушиваясь к

лопотанию дождя по ржавой крыше или крику обезьяны-ревуна, устраивающейся на

ночлег. В такие минуты я задавалась вопросом, не прикоснулись ли и они

когда-то к тайнам леса, -- тайнам окутанных туманом пещер, к тихому журчанию

древесного сока, бегущего по ветвям и стволам, не прислушивались ли к

паукам, прядущим свою серебристую паутину? В такие минуты я задумывалась, не

об этом ли предупреждал меня отец Кориолано, когда говорил об опасностях,

подстерегающих в лесу? И не это ли, думала я, удерживает их от возвращения в

некогда покинутый ими мир? По ночам, в четырех стенах комнаты, я ощущала

необъятную пустоту. Мне очень не хватало скученности хижин, запаха людей и

дыма. Журчание реки под окном уносило меня в сны, где я снова оказывалась у

Итикотери.

Я слышала смех Ритими, видела улыбающиеся лица детей, и был еще

неизменный Ирамамове, который, сидя на корточках у порога хижины, призывал к

себе ускользнувших от него хекур.

Как-то раз я шла вдоль берега, и меня вдруг охватила неуемная печаль.

Река громко шумела, заглушая голоса болтавших неподалеку людей. В полдень

прошел дождь, и теперь солнце лишь проглядывало сквозь клочья облаков, не

припекая в полную силу. Бесцельно бродя по песчаному берегу, я заметила

вдалеке одинокую фигуру идущего мне навстречу человека. В своих защитного

цвета штанах и красной клетчатой рубахе он был неотличим от любого другого