тогда как при вспоминании себя внимание
разделяется, и одна его часть направлена к такому же усилию, а другая - к
ощущению себя.
Поняв эту особенность, я смог прийти к некоторому, возможно, очень
неполному определению 'вспоминания себя', которое, тем не менее, в
практическом отношении оказалось очень полезным.
Я говорю о разделенном внимании, характерной черте вспоминания себя.
Оно представилось мне следующим образом.
Когда я что-то наблюдаю, мое внимание направлено на. наблюдаемый
объект, и его можно изобразить стрелкой:
Я -----> наблюдаемое явление
А когда я стараюсь одновременно вспоминать себя, мое внимание
направлено и на объект, и на самого себя. Появляется вторая стрелка:
Я наблюдаемое явление
Определив этот факт, я понял, что проблема состоит в том, чтобы
направить внимание на себя, не ослабляя и не суживая внимание, которое при
этом направлено и на другой объект. Причем этот 'другой объект' может
находиться как внутри, так и вне меня.
Уже первые попытки такого разделения внимания показали, что оно
возможно. Вместе с тем, я осознал две вещи.
Во-первых, что вспоминание себя, результат этого метода, не имеет
ничего общего с 'самоощущением' или 'самоанализом'. Это было новое и весьма
интересное состояние со странно знакомым привкусом.
Во-вторых, что моменты вспоминания себя случаются в жизни, хотя и
редко. Намеренное создание этих моментов вызывало чувство новизны, но в
действительности они были знакомы мне с раннего детства. Они возникали в
непривычной обстановке или на новом месте, среди незнакомых людей, например,
во время путешествия, когда вдруг оглядываешься по сторонам и говоришь себе:
'Как странно! Вот я!' Или же они являлись в очень эмоциональные моменты, в
минуты опасности, в такие мгновения, когда необходимо не потерять голову,
когда человек как бы слышит собственный голос, видит и наблюдает себя со
стороны.
Я увидел с полной ясностью, что мои первые воспоминания о жизни - очень
ранние - были моментами вспоминания себя. Это раскрыло мне и. многое другое.
Именно: я увидел, что по-настоящему помню только те моменты прошлого, во
время которых я вспоминал себя. О других моментах я только знаю, что они
имели место, но не могу полностью оживить их, пережить вновь. А моменты,
когда я вспоминал себя, были живыми и почти не отличались от настоящего. Я
все еще побаивался переходить к выводам, но уже видел, что стою на пороге
крупного открытия. Меня всегда удивляла слабость и недостаточность нашей
памяти - сколь многое теряется! Так или иначе, в этом факте заключалась для
меня главная бессмыслица жизни. Зачем так много переживаний, если потом они
забудутся? Кроме того, в забывании было что-то от деградации. Человек
ощущает нечто, кажущееся ему значительным, думает, что никогда о нем не
забудет; но вот проходят год или два - и от пережитого ничего не остается.
Теперь я выяснил, почему так обстоит дело, почему иначе и быть не может.
Если наша память хранит по-настоящему живыми только моменты вспоминания
себя, ясно, почему она так бедна.
Все это я понял в первые дни. Позднее, когда я начал учиться разделению
внимания, я увидел, что вспоминание себя дает удивительные ощущения, которые
естественным путем, сами по себе, приходят очень редко и в исключительных
условиях. Так, например, в то время мне нравилось бродить вечерами по
Петербургу и 'ощущать' его дома и улицы. Петербург полон странных ощущений.
Дома, особенно старые, совершенно живые: я только что не мог разговаривать с
ними. В этом не было ничего от 'воображения'. Я просто ходил, стараясь
вспоминать себя, и глядел вокруг; ощущения приходили сами собой.
Позже я точно таким же образом открыл много неожиданного; но об этом я
поговорю дальше.
Как-то раз я шел по Литейному проспекту к Невскому и, несмотря на все
усилия, не мог сосредоточиться на вспоминании себя. Шум, движение - все
отвлекало меня; ежеминутно я терял нить внимания, находил ее и вновь терял.
Наконец я почувствовал своеобразное комическое раздражение к самому себе и
свернул на улицу влево, твердо решив удерживать внимание на том, что я
должен вспоминать себя, хотя бы до тех пор, пока не дойду до следующей
улицы. Я дошел до Надеждинской, не теряя нити внимания, разве только упуская
ее