Петр Демьянович Успенский

В поисках чудесного. Фрагменты неизвестного учения

в Москву, чтобы и там прочесть свои лекции.

Среди людей, которых я встретил на чтениях, оказалось двое, музыкант и

скульптор, которые вскоре сообщили мне, что в Москве есть группа, где

занимаются различными 'оккультными' исследованиями и экспериментами под

руководством некоего Гурджиева, кавказского грека; как я понял, это был тот

самый 'индиец', что написал сценарий балета, упоминавшийся в газете, которая

попала мне в руки три-четыре месяца назад. Должен признаться, что все

рассказы этих двух людей о группе и о том, что там происходит, - все виды

самовнушенных чудес, - меня почти не заинтересовали. Такие рассказы я уже

слышал много раз, так что по отношению к ним у меня сформировалось вполне

определенное мнение.

Так, какие-то женщины видят вдруг в комнате чьи-то 'глаза', которые

парят в воздухе и очаровывают их; женщины следуют за ними с улицы на улицу,

пока наконец не приходят к дому 'восточного человека', которому и

принадлежат глаза. Или другие люди в присутствии этого же 'восточного

человека' внезапно ощущают, что он смотрит сквозь них, видит все их чувства,

мысли и желания; они испытывают необычное ощущение в ногах и не способны

двинуться, а затем подпадают под его влияние до такой степени, что он может

заставить их делать все, что захочет, даже на расстоянии. Эти и многие

другие подобные истории всегда казались мне просто скверными выдумками. Люди

сочиняют себе на потребу чудеса - и в точности такие же, каких ожидают сами.

Это какая-то смесь суеверия, самовнушения и недоразвитого мышления; согласно

моим наблюдениям, такие истории никогда не возникают без определенного

содействия со стороны лиц, к которым они относятся.

Так что, имея в виду свой прошлый опыт, я согласился встретиться и

поговорить с Гурджиевым лишь после настойчивых усилий некоего М., одного из

моих новых знакомых.

Первая встреча с Гурджиевым совершенно перевернула мое мнение о нем и о

том, чего я мог бы от него ожидать.

Прекрасно помню эту встречу. Мы вошли в небольшое кафе на шумной, хотя

и не центральной улице. Я увидел человека восточного типа, уже немолодого, с

черными усами и пронзительными глазами; более всего он удивил меня тем, что

производил впечатление переодетого человека, совершенно не соответствующего

этому месту и его атмосфере. Я все еще был полон впечатлений Востока; и этот

человек с лицом индийского раджи или арабского шейха, которого я сразу же

представил себе в белом бурнусе или в тюрбане с золотым шитьем, сидел здесь,

в этом крохотном кафе, где встречались мелкие дельцы и агенты-комиссионеры.

В своем черном пальто с бархатным воротником и черном котелке, он производил

странное, неожиданное и почти пугающее впечатление плохо переодетого

человека, вид которого смущает вас, потому что вы понимаете, что он - не

тот, за кого себя выдает, а между тем вам приходится общаться с ним и вести

себя так, как если бы вы этого не замечали. По-русски он говорил

неправильно, с сильным кавказским акцентом; и самый этот акцент, с которым

мы привыкли связывать все, что угодно, кроме философских идей, еще более

усиливал необычность и неожиданность впечатления.

Не помню, как началась наша беседа; вероятно, мы заговорили об Индии,

эзотеризме и школах йоги. Я понял, что Гурджиев много путешествовал и

побывал в таких местах, о которых я только слышал и которые очень хотел бы

посмотреть. Мои вопросы ничуть не смутили его, и мне даже показалось, что он

вкладывает в свои ответы гораздо больше, чем я готов был услышать. Мне

понравилась его манера выражения, тщательная и точная. Скоро М. покинул нас.

Гурджиев рассказал мне о своей работе в Москве, но я не вполне его понял. Из

того, что он рассказал, явствовало, что в этой работе - в основном,

психологического характера - большую роль играла химия. Слушая его впервые,

я, разумеется, понял его слова буквально.

- То, что вы говорите, - сказал я, - напоминает мне об одной школе в

южной Индии. Некий брахман, человек во многих отношениях исключительный,

как-то сообщил в Траванкоре молодому англичанину о школе, которая изучает

химию человеческого тела; вводя в организм или удаляя из него различные

вещества, можно изменить моральную и психологическую природу человека. Это

очень похоже на то, что вы говорите.