себя удобно и спокойно. Но если у него есть желание работать над
собой, он должен разрушить это спокойствие. Иметь то и другое сразу
невозможно. Человеку приходится делать выбор. Но при выборе результат часто
бывает обманчив, и человек пытается обмануть самого себя. На словах он
избирает работу, а на самом деле не желает терять спокойствие. И в
результате оказывается между двух стульев. Это положение - самое неприятное
из всех, ибо человек и не выполняет работу, и лишен покоя. Но человеку очень
трудно бросить все к черту и начать настоящую работу. В чем же здесь
трудность? Главным образом, в том, что его жизнь слишком легка;, и даже если
он считает ее плохой, он привык к ней, и для него лучше, чтобы она была хоть
и плохой, но знакомой. А тут что-то новое и неизвестное. Он даже не знает,
приведет ли это к какому-нибудь результату. Кроме того, невероятно трудно
кому-то подчиняться, кого-то слушаться. Если бы человек мог сам придумать
для себя трудности и жертвы, он мог бы пойти очень далеко. Но все дело в
том, что это невозможно. Необходимо или слушаться кого-то другого, или
подчиняться общему ходу работы, контроль над которой принадлежит другому.
Такое подчинение - труднейшая вещь, которая только может существовать для
человека, полагающего, что он способен самостоятельно принимать решения и
делать все, что угодно. Конечно, когда он избавится от этих фантазий к
увидит, каков он на самом деле, эта трудность исчезнет. Однако такое
положение имеет место только в процессе работы. А начать работу и особенно
продолжить ее - очень трудно; это трудно потому, что жизнь идет чересчур
гладко.'
Однажды, продолжая разговор о группах, Гурджиев сказал: 'Позднее вы
увидите, что в процессе работы каждый получает свои собственные задания,
соответствующие его типу и его главной черте, или главному недостатку; иначе
говоря, задания позволят ему более интенсивно бороться со своим главным
недостатком. Но кроме индивидуальных заданий существуют и общие задания,
которые даются группе в целом; за их выполнение или невыполнение будет
ответственна вся группа, хотя в некоторых случаях группа несет
ответственность и за индивидуальные задачи. Но сначала мы берем на себя
общие задачи. Например, к настоящему времени вы должны понимать систему в
целом и передавать эти идеи другим. Вы помните, сначала я был против того.
чтобы вы рассказывали об идеях системы за пределами группы. Имелось даже
особое правило, чтобы никто из вас, за исключением лиц, получивших от меня
специальное наставление, не говорил ни с кем ни о группах, ни о лекциях, ни
об идеях системы. И тогда я объяснил, почему это необходимо. Вы не были
способны дать правильную картину, правильное впечатление. Вместо того чтобы
помочь людям прийти к этим идеям, вы бы их навсегда от них оттолкнули, даже
лишили возможности прийти к ним в более позднее время. Но теперь положение
иное: вы уже достаточно слышали, и если по-настоящему старались понять
услышанное, то сумеете передать это другим. Поэтому я даю всем вам
определенную задачу:
'Старайтесь сводить разговоры со своими друзьями и знакомыми к этим
предметам, будьте внимательны к тем, кто выказывает к ним интерес, а если
они вас попросят, приведите их на наши встречи. Но каждый должен усвоить,
что это его собственная задача и не ждать, когда другие выполнят ее за него.
Правильное выполнение ее каждым из вас покажет, во-первых, что вы уже
кое-что усвоили, а во-вторых, что вы умеете оценивать людей, что вы
понимаете, с кем стоит говорить, а с кем не стоит; потому что большая часть
людей не в состоянии воспринять какую-либо из этих идей, и с такими людьми
бесполезно о них разговаривать. Но тем не менее, есть люди, способные
воспринять эти идеи; и с ними есть смысл о них поговорить.'
Следующая встреча была очень интересной. Каждый был полон впечатлений о
беседах с друзьями; у каждого возникло множество вопросов; каждый был чем-то
обеспокоен и обескуражен.
Оказалось, что друзья и знакомые задают немало каверзных вопросов, на
которые большинство из нас не сумели ответить. Они спрашивали, например,
какая польза нам от работы, и открыто выражали сомнения по поводу нашего
'вспоминания себя'; с другой же стороны, многие из них ничуть не сомневались
в том, что они сами 'помнят себя'.