Петр Демьянович Успенский

В поисках чудесного. Фрагменты неизвестного учения 2

спросил кто-то.

- Некоторые говорят, что двенадцать, - сказал Гурджиев. - Согласно

легенде, двенадцать апостолов представляли двенадцать типов. Другие говорят,

что их больше.

Он помолчал.

- А можем ли мы узнать эти двенадцать типов, т.е. их определения и

признаки? - спросил один из присутствующих.

- Я ждал этого вопроса, - сказал Гурджиев. - Еще не было случая, чтобы

я говорил о типах и какой-нибудь умный человек не задал бы его. Как это вы

не понимаете, что если бы на него можно было дать ответ, такой ответ уже

давно был бы дан. Но все дело в том, что, пользуясь обычным языком,

невозможно определять типы и их различия. А тот язык, на котором дать их

определения можно, вы пока не знаете и еще долго не узнаете. Здесь

совершенно то же, что и с 'сорока восемью законами'. Кто-то неизбежно

спрашивает, нельзя ли ему узнать эти сорок восемь законов. Как будто бы это

возможно! Поймите, вам дается все, что можно дать. С помощью данного вы

должны найти остальное. Но я уверен, что напрасно трачу время, рассказывая

это. Вы не понимаете меня -- и еще долго не поймете. Подумайте о разнице

между знанием и бытием. Есть вещи, для понимания которых необходимо другое

бытие.

- Но если вокруг нас существует не более семи типов, почему же нам

нельзя знать их, т.е. знать, в чем состоит главная разница между ними, и

таким образом распознавать и различать их при встрече? - спросил один из

нас.

- Вы должны начинать с себя и с наблюдения за тем, о чем я уже говорил,

- сказал Гурджиев, - иначе это будет знанием, которым вы не сумеете

воспользоваться. Некоторые из вас думают, что можно видеть типы; но то, что

вы видите. это вовсе не типы. Чтобы видеть типы, надо знать свой собственный

тип и уметь 'отправляться' от него. А чтобы знать собственный тип, нужно

изучить всю свою жизнь с самого начала, знать, почему и как все случалось. Я

хочу дать вам всем задание, одновременно общее и индивидуальное. Пусть

каждый из вас расскажет в группе о своей жизни. Все нужно рассказать

подробно, не приукрашивая и не скрывая. Подчеркните главное и существенное,

не останавливаясь на деталях. Вы должны быть искренними и не бояться, что

другие воспримут это неправильно, потому что все находятся в одинаковом

положении. Каждый должен раскрыть себя, показать себя таким, каков он есть.

Это задание лишний раз разъяснит вам, почему ничего нельзя выносить из

группы. Никто не посмел бы говорить, если бы заподозрил, что сказанное им в

группе будет повторено за ее пределами. Он должен быть вполне убежден, что

ничего не будет повторено. И тогда он сможет говорить без боязни, понимая,

что и другие станут поступать так же.

Вскоре после этого Гурджиев отправился в Москву, и в его отсутствие мы

разными способами старались выполнить возложенное на нас задание. Во-первых,

чтобы легче осуществить его на практике, некоторые из нас по моему

предложению попробовали рассказать историю своей жизни не на общем собрании

группы, а в небольших кружках, состоящих из людей, которых они хорошо знали.

Честно говоря, все эти попытки ни к чему не привели. Одни рассказали

слишком много, другие - слишком мало. Некоторые углубились в ненужные детали

и в описание того, что они считали своими особыми и оригинальными чертами,

другие сосредоточились на своих 'грехах' и ошибках. Но все это вместе

взятое, не дало того, чего, очевидно, ожидал Гурджиев. Результатом оказались

анекдоты или биографические воспоминания, которые никого не интересовали,

семейные хроники, вызывавшие у людей зевоту. Что-то оказалось неверным, но

что именно - не могли решить даже те, кто старался быть как можно более

искренним. Помню свои собственные попытки. Во-первых, я старался передать

впечатления раннего детства, которые казались мне психологически

интересными, потому что я помнил себя с очень раннего возраста и сам

удивлялся некоторым из этих ранних впечатлений. Однако они никого не

заинтересовали, и вскоре я понял, что это - не то, что от нас требуется. Я

продолжал рассказ, но почти тут же почувствовал, что есть много вещей,

которые я не имел ни малейшего намерения рассказывать. Это было неожиданное

открытие. Я принял идею Гурджиева без возражений и думал, что без особых