Петр Демьянович Успенский

В поисках чудесного. Фрагменты неизвестного учения 2

я переставал видеть 'спящих людей' - вероятно, потому, что

засыпал сам. Я рассказал об этих опытах нескольким нашим людям, и у двоих из

них, пытавшихся вспоминать себя, возникли сходные переживания.

Потом все пришло в норму. Я не мог окончательно понять, что случилось,

но со мной произошел глубокий переворот. Несомненно, во всем, что я говорил

и думал в течение этих трех недель, было немало фантазии. Однако я увидел

себя т.е. увидел в себе много таких вещей, которых никогда раньше не

усматривал. Сомнений в этом быть не могло, и хотя впоследствии я стал таким

же, каким был, я не мог уже не знать того, что со мной произошло, не мог

ничего забыть.

Одно я понял тогда с неоспоримой ясностью - никакие явления высшего

порядка, т.е. явления, превосходящие категорию обычных, каждодневных и

называемые иногда 'метафизическими', нельзя наблюдать или исследовать

обычными средствами, в повседневном состоянии сознания, как физические

явления. Совершенно нелепо полагать, что удастся изучать такие явления

высшего порядка, как 'телепатия', 'ясновидение', предвидение будущего,

медиумические и тому подобные явления так же, как изучают электрические,

химические и метеорологические явления. В явлениях высшего порядка есть

нечто, требующее для их наблюдения и изучения особого эмоционального

состояния. Это исключает возможность 'правильно проведенных' лабораторных

опытов и наблюдений.

Раньше я пришел к тем же выводам после собственных опытов, описанных в

книге 'Новая модель вселенной' (в главе об экспериментальной мистике).

Теперь же понял причину, почему подобные опыты невозможны.

Второе интересное заключение, к которому я пришел, описать гораздо

труднее. Оно относится к замеченной мной перемене некоторых моих взглядов,

формулировок целей, желаний и надежд. Многие аспекты этого прояснились для

меня только впоследствии. И потом я обнаружил, что именно в это время в моих

взглядах на самого себя, на окружающих и особенно на 'методы действия'

начались вполне определенные перемены, - если не прибегать к более точным

определениям. Описать сами изменения очень трудно. Могу только сказать, что

они никоим образом не были связаны с тем, что было сказано в Финляндии, а

оказались результатом эмоций, которые я там пережил. Первое, что я смог

отметить, было ослабление крайнего индивидуализма, который до недавнего

времени был основной чертой моего отношения к жизни. Я стал больше видеть

людей и ощущать свою общность с ними. Вторым было то, что где-то глубоко

внутри себя я понял эзотерический принцип невозможности насилия, т.е.

бесполезности насильственных мер для достижения каких бы то ни было целей. С

несомненной ясностью я увидел - и больше не утрачивал этого чувства - что

насильственные меры в любом случае приведут к отрицательным результатам,

противоположным тем целям, ради которых они были применены. То, к чему я

пришел, было похоже на толстовское непротивление; но это совсем не было

непротивлением, так как я пришел к нему не с этической, а с практической

точки зрения, не с точки зрения благого или злого, а с точки зрения более

успешного и целесообразного.

Следующий раз Гурджиев приехал в Петербург в начале сентября. Я пытался

расспросить его о том, что в действительности произошло в Финляндии - правда

ли, что он сказал что-то, испугавшее меня, а также чего именно я испугался.

- Если было именно так, значит, вы еще не были готовы, ответил

Гурджиев. Больше он ничего не объяснил.

В это посещение центр тяжести бесед приходился на 'главную черту', на

'главный недостаток' каждого из нас.

Гурджиев был очень изобретателен, давая определения нашим особенностям.

Тогда я понял, что главную черту можно определить не у каждого характера. У

некоторых главная черта может быть настолько скрыта разными формальными

проявлениями, что ее почти невозможно отыскать. Затем, человек может считать

своей главной чертой самого себя, подобно тому как я мог бы назвать свою

главную черту 'Успенским', или, как ее называл Гурджиев, 'Петром

Демьяновичем'. Здесь не может быть никаких ошибок, потому что 'Петр

Демьянович' любого человека формируется, так сказать, вокруг его главной

черты.

В тех случаях, когда кто-то не соглашался с определением своей главной