Институт начинает работу в
Константинополе. - Гурджиев разрешает написать и опубликовать книгу. -
Гурджиев едет в Германию. - Решение продолжать константинопольскую работу в
Лондоне. - Гурджиев организует свой институт в Фонтенбло. - Работа в замке
'Аббатства'. - Беседа с Кэтрин Мэнсфилд. - Гурджиев говорит о разных типах
дыхания. 'Дыхание при помощи движений'. - Демонстрация в парижском театре на
Елисейских Полях. - Отъезд Гурджиева в Америку. - Решение продолжать
самостоятельную работу в Лондоне.
Я задержался в Петербурге дольше, чем предполагал. и уехал оттуда
только 15 октября, за неделю до большевистского переворота. Оставаться
дольше было совершенно невозможно. Приближалось что-то отвратительное и
липкое. Во всем можно было ощутить болезненное напряжение и ожидание чего-то
неизбежного. Ходили разные слухи, один глупее и бессмысленнее другого. Никто
ничего не понимал, никто не мог вообразить, что произойдет дальше.
'Временное правительство', разгромив Корнилова, вело самые настоящие
переговоры с большевиками, которые открыто, показывали, что им наплевать на
'министров-капиталистов', что они стараются только выиграть время. Немцы по
каким-то причинам не наступали на Петербург, хотя фронт был открыт. Теперь
люди видели в них спасителей как от 'временного правительства', так и от
большевиков. Но я не разделял надежд на помощь немцев. На мой взгляд, то,
что происходило в России, в значительной степени вышло за пределы какого бы
то ни было контроля.
В Туапсе было еще сравнительно спокойно. На даче персидского хана
заседал какой-то совет. Но грабежи пока не начинались. Гурджиев устроился
довольно далеко к югу от Туапсе, в двадцати пяти верстах от Сочи. Он нанял
дачу с видом на море, купил пару лошадей - и жил там вместе с небольшой
группой, всего собралось около десяти человек
Поехал туда и я. Место было прекрасное, все в розах; с одной стороны
открывался вид на море, с другой - виднелась цепь гор, покрытых снегом. Я
очень сожалел о тех наших людях, которым пришлось остаться в Москве и
Петербурге.
Но уже на следующий день после приезда я заметил. что что-то не в
порядке. От ессентукской атмосферы не осталось и следа. Особенно меня
удивила перемена с 3. Когда в начале сентября я уезжал в Петербург, 3. был
полон энтузиазма и уговаривал меня не оставаться в Петербурге, откуда потом
может оказаться очень трудно выбраться.
- Так вы больше не собираетесь жить в Петербурге? - спросил я.
-Тот, кто бежит в горы, не возвращается, - отвечал 3.
И вот на следующий день после прибытия в Уч-Дере я услышал, что 3.
намерен вернуться в Петербург.
- Зачем ему возвращаться? Ведь он потерял службу; что он будет там
делать?
- Не знаю. - отвечал рассказывавший мне обо всем доктор С. - Гурджиев
им недоволен и говорит, что ему лучше уехать.
Мне нелегко было вызвать 3. на разговор. Он, очевидно, не желал
объяснений, и сказал, что в самом деле желает уехать,
Постепенно, расспросив остальных, я выяснил, что произошло. Это было
странное происшествие: между Гурджиевым и нашими соседями, какими-то
латышами, вспыхнула бессмысленная ссора. Здесь же оказался 3. Гурджиеву не
понравились слова 3. или что-то другое, и с этого дня он совершенно изменил
свое отношение к 3., перестал с ним разговаривать и вообще поставил в такое
положение, что 3. вынужден был объявить о своем намерении уехать.
Я счел это чистым безумием. Ехать в такое время в Петербург казалось
мне крайней нелепостью. Там был уже настоящий голод, буйные толпы, воровство
- и ничего иного. Конечно, в то время никто не мог еще вообразить, что мы
никогда более не увидим Петербурга. Я рассчитывал вернуться туда весной,
полагая, что к весне что-то определится. Но ехать туда теперь, зимой, было
совершенно неразумно. Я мог бы понять это, если бы 3. интересовался
политикой, если бы он изучал текущие события; но поскольку дело было не в
этом, я не видел никаких мотивов к отъезду. И я стал уговаривать 3.
подождать, не решать сразу, поговорить с Гурджиевым и как-то выяснить
положение. 3. обещал мне не торопиться. Однако я видел, что он действительно
попал в какое-то странное положение: Гурджиев совершенно его игнорировал, и
это производило на 3. самое гнетущее впечатление. Так прошли две