недели. Мои
доводы подействовали на 3., и он сказал, что останется, если Гурджиев
позволит ему остаться. Он пошел поговорить с ним, но очень скоро вернулся с
расстроенным лицом.
- Ну, и что же он вам сказал?
- Ничего особенного; сказал, что если уж я решил уезжать. то лучше не
медлить.
3. уехал. Этого я не мог понять - в то время я не отпустил бы в
Петербург даже собаку.
Гурджиев собирался прожить зиму в Уч-Дере. Мы жили в нескольких домах,
раскинувшихся на большом участке земли. Никакой 'работы' в том смысле, в
каком это понималось в Ессентуках, не было. Мы рубили лес, заготавливали на
зиму дрова, собирали дикие груши. Нередко Гурджиев ездил в Сочи, где лежал в
больнице один из наших товарищей, заболевший брюшным тифом незадолго перед
моим прибытием из Петербурга.
Неожиданно Гурджиев решил переехать в другое место. Он нашел, что здесь
мы будем отрезаны от сообщения с остальной частью России и останемся без
провизии.
Гурджиев уехал с половиной нашей группы, а потом прислал доктора С. за
остальными. Мы опять собрались и Туапсе, а оттуда стали совершать экскурсии
на север по побережью, где не было железной дороги. Во время одной из таких
поездок С. встретил каких-то своих петербургских знакомых, у которых в
сорока верстах к северу от Туапсе была дача. Мы остались у них на ночь; а
наутро Гурджиев нанял дом в версте от дачи. Здесь снова собралась наша
небольшая компания; четверо уехали в Ессентуки.
Прошло два месяца. Это было очень интересное время. Гурджиев, доктор С.
и я еженедельно ездили в Туапсе за продуктами для нас и за кормом для
лошадей. Поездки навсегда останутся у меня в памяти. Они были полны самых
невероятных приключений и очень интересных бесед.. Наш дом стоял над морем в
пяти верстах от большого села Ольгинки. Я надеялся, что здесь мы проживем
подольше. Но во второй половине декабря поползли слухи, что часть кавказской
армии движется в Россию по берегу моря. Гурджиев сказал, что мы вернемся в
Ессентуки и снова начнем работу. Я уехал первым, привез в Пятигорск часть
нашего имущества и вернулся. Ездить еще было можно, хотя в Армавире уже
появились большевики.
Вообще, на Северном Кавказе число большевиков все возрастало, и между
ними и казаками начались трения. В Минеральных Водах, через которые мы
проезжали, внешне все было спокойно, хотя многие люди, которые не нравились
большевикам, уже были убиты.
В Ессентуках Гурджиев нанял большой дом и послал циркулярное письмо,
датированное двенадцатым февраля (с моей подписью), всем членам наших
московских и петербургских групп, приглашая их приехать вместе со своими
близкими, чтобы жить и работать под его руководством.
В Петербурге и Москве уже был голод, а на Кавказе сохранилось изобилие.
Приехать было уже нелегко, и некоторым это не удалось, несмотря на их
желание; однако многие приехали. С ними был и 3., которому тоже послали
письмо. Он приехал совершенно больным.
Как-то в феврале, когда мы все еще чего-то ждали, Гурджиев. показывая
мне дом и все, что он устроил, сказал:
- Теперь вы понимаете, зачем мы собирали деньги в Москве и Петербурге?
Тогда вы говорили, что тысяча рублей - это слишком много. А разве теперь
даже этих денег будет достаточно? Платили всего полтора человека. Я истратил
уже больше, чем было собрано тогда.
Гурджиев намеревался нанять или купить участок земли, засадить огороды
и вообще организовать колонию. Но ему помешали события начала лета.
Когда наши люди собрались летом 1918 года, в доме были установлены
очень строгие правила: было запрещено покидать дом и участок, в течение дня
и ночи дежурили часовые и т.д. Началась самая разнообразная работа. В
организации дома и в нашей жизни было очень много интересного.
На этот раз упражнения оказались гораздо труднее и разнообразнее, чем
прошлым летом. Мы начали ритмические упражнения под музыку, пляски дервишей,
разноге рода умственные упражнения, изучение всевозможных способов дыхания и
т.д. Особенно интенсивными были упражнения по изучению разных методов
подражания психическим феноменам - чтению мыслей, ясновидению, медиумическим
явлениям и т.п. Прежде чем начались эти упражнения. Гурджиев объяснил, что
изучение этих, как он их называл. 'фокусов' было обязательным предметом во
всех восточных школах, потому что,