Петр Демьянович Успенский

В поисках чудесного. Фрагменты неизвестного учения 3

института Далькроза в Хеллеране, около Дрездена. Но из

этого ничего не вышло; а в связи с предполагаемой покупкой произошли

какие-то события, вызвавшие вмешательство блюстителей закона. В феврале 1922

года Гурджиев приехал в Лондон. Разумеется, я сейчас же пригласил его на

свои лекции и представил ему всех, кто их посещал. На этот раз мое отношение

к нему было гораздо более определенным. Я по-прежнему много ожидал от его

работы и решил сделать все возможное, чтобы помочь ему в организации

института и постановке балета. Но я не верил, что мне удастся работать с

ним. Я снова обнаружил те препятствия, которые возникли еще в Ессентуках,

причем возникли они еще до его прибытия. Внешняя обстановка сложилась так,

что Гурджиев сделал очень многое для осуществления своих планов. Главное

заключалось в том, что было подготовлено около двадцати человек, с которыми

можно было начинать работу. Почти готова была (с помощью одного известного

музыканта) и музыка для балета. Был разработан план организации института.

Но для практического осуществления всех этих планов не было денег. Вскоре по

прибытии Гурджиев сказал, что думает открыть свой институт в Англии. Многие

из посещавших мои лекции заинтересовались этой идеей и устроили подписку для

обеспечения материальной стороны дела. Часть денег была немедленно передана

Гурджиеву, чтобы обеспечить переезд всей его группы в Лондон. Я продолжал

читать лекции, связывая их с тем. что сказал Гурджиев во время своего

пребывания в Лондоне. Но для себя я решил, что в случае открытия института в

Лондоне я уеду в Париж или в Америку. Институт в Лондоне наконец открылся,

однако в силу разных причин начать там работу не удалось. Но мои лондонские

друзья и слушатели лекций собрали значительную сумму денег, и на эти деньги

Гурджиев купил исторический замок 'Аббатство' (Шато-Приорэ) в Авоне, близ

Фонтенбло, с огромным заросшим парком. Осенью 1922 года он открыл здесь свой

институт. Собралась довольно пестрая компания: было несколько человек,

помнивших Петербург, были ученики Гурджиева из Тифлиса, слушатели моих

лекций в Константинополе и Лондоне (последние делились на несколько групп).

По-моему, некоторые из них слишком поторопились оставить свои обычные

занятия в Англии, чтобы последовать за Гурджиевым. Я не мог ничего им

сказать. потому что они уже приняли решение, когда сообщали мне об этом. Я

боялся, что они испытают разочарование, так как работа Гурджиева казалась

мне не совсем правильно организованной и потому ненадежной. В то же время у

меня не было уверенности в своей правоте, и я не хотел им мешать.

Другие пробовали работать со мной; однако по той или иной причине

уходили от меня, полагая, что работать с Гурджиевым им будет легче. Особенно

их привлекла идея найти то, что они называли 'сокращенным путем'. В тех

случаях, когда они обращались ко мне за советом, я, естественно, советовал

им ехать в Фонтенбло и работать с Гурджиевым. Были и такие, кто приезжал к

Гурджиеву на две недели или на месяц. Это были люди, которые посещали мои

лекции и не хотели принимать самостоятельных решений: услыхав о решении

других, они являлись ко мне с вопросом: надо ли им 'бросать все' и ехать в

Фонтенбло, является ли этот путь единственным путем в работе? На это я

отвечал, что им следует подождать, пока я сам там побываю.

Впервые я приехал в 'Аббатство' в конце октября или в начале ноября

1922 года. Там шла очень оживленная и интересная работа. Был выстроен

павильон для танцев и упражнений, организовано домашнее хозяйство, закончен

жилой дом и так далее. В целом атмосфера была очень приятной и оставляла

сильное впечатление. Помню один разговор с Кэтрин Мэнсфилд, которая в то

время жила там. Дело происходило примерно за три недели до ее смерти Я сам

дал ей адрес Гурджиева. Она посетила две-три мои лекции, а затем пришла ко

мне и рассказала, что едет в Париж, где какой-то русский врач лечил

туберкулез, облучая селезенку рентгеновскими лучами. Конечно, на это я

ничего не мог ей сказать. Она уже была на полпути к смерти и, кажется, сама

это сознавала. Но при всем этом поражало ее горячее желание наилучшим

образом использовать даже последние дни, найти истину, присутствие которой

она чувствовала, но к которой не могла прикоснуться. Я не мог отказать ей,