Бонола. Неэвклидова
геометрия. СПб., 1910, с. 77.)
Какой же взгляд правилен и в каком отношении стоят идеи Лобачевского к
нашей проблеме? Вернее всего будет сказать: ни в каком отношении.
Неэвклидова геометрия не есть метагеометрия, и неэвклидова геометрия стоит к
метагеометрии в таком же отношении, как Эвклидова геометрия.
Результаты всей неэвклидовой геометрии, подвергшей переоценке основные
аксиомы Эвклида и нашедшей свое наиболее полное выражение в работах Больяйя,
Гаусса и Лобачевского, выражается в формуле: Аксиомы данной геометрии
выражают свойства данного пространства.
Так, геометрия на плоскости принимает все три аксиомы Эвклида, то есть:
1. прямая линия есть кратчайшее расстояние между двумя точками;
2. каждую фигуру можно переносить на другое место, не нарушая ее
свойств;
3. параллельные линии не встречаются.
(Эта последняя аксиома обыкновенно выражается по Эвклиду иначе).
В геометрии на сфере или на вогнутой поверхности верны только две
первые аксиомы, так как меридианы параллельные у экватора у полюсов уже
встречаются. Причем в геометрии на сфере сумма трех углов треугольника более
двух прямых, а в геометрии на вогнутой поверхности -- меньше двух прямых.
В геометрии на поверхности с неправильной кривизной верна только первая
аксиома, вторая -- о переносе фигур, уже невозможна, так как фигура, взятая
в одном месте неправильной поверхности, может измениться при переносе на
другое место. И сумма углов треугольника может быть и больше, и меньше двух
прямых.
Таким образом, аксиомы выражают различие свойств различного рода
поверхностей. Геометрическая аксиома есть закон данной поверхности.
Но что такое поверхность?
Заслуга Лобачевского в том, что он находил необходимым пересмотреть
основные понятия геометрии. Но он никогда не шел так далеко, чтобы
переоценить эти понятия с точки зрения Канта. В то же время он ни в каком
случае не возражал против Канта. Поверхность в уме Лобачевского как
геометра, была только средством обобщения некоторых свойств, в которых
строилась та или другая геометрическая система, или обобщением свойств
данных линий. О реальности или нереальности поверхности он, вероятно, совсем
не думал.
Таким образом, с одной стороны, совершенно не прав Бонола, который
приписывает Лобачевскому воззрения, противоположные кантовским, и близость к
'сенсуализму' и 'обычному эмпиризму', -- а с другой стороны, можно думать,
что Хинтон совершенно субъективно приписывает Гауссу и Лобачевскому, что они
открыли новую эру в философии.
Неэвклидова геометрия, в том числе и геометрия Лобачевского, не имеет
никакого отношения к метагеометрии.
Лобачевский не выходит из сферы трех измерений.
Метагеометрия рассматривает сферу трех измерений как разрез высшего
пространства. Из математиков ближе всех к этой идее стоял Риман, понимавший
отношение времени к пространству.
Точка трехмерного пространства есть разрез метагеометрической линии.
Линии, которые рассматривает метагеометрия, нельзя обобщить ни в какой
поверхности. Это последнее, может быть, самое важное для определения
различия геометрии (эвклидовой и неэвклидовой) и метагеометрии.
Метагеометрические линии нельзя рассматривать как расстояние между точками в
нашем пространстве. И нельзя представить себе образующими какие-либо фигуры
в нашем пространстве.
Рассмотрение возможных свойств линий, лежащих вне нашего пространства,
их углов и отношений этих линий и углов к линиям, углам, поверхностям и
телам нашей геометрии и составляет предмет метагеометрии.
Исследователи неэвклидовой геометрии не могли решиться отойти от
поверхности. В этом есть что-то прямо трагическое. Посмотрите, какие
поверхности придумывал Лобачевский при своих исследованиях 11-го постулата
Эвклида (о параллельных линиях, то есть собственно об углах, образуемых
линией, пересекающей две параллельные) -- одна из его поверхностей похожа на
поверхность лопастей вентилятора*, другая на поверхность воронки. Но отойти
от поверхности совсем, бросить ее раз и навсегда, представить себе, что
линия может быть не на поверхности, то есть что ряд линий параллельных или
близких к параллельным не может быть обобщен ни в какой поверхности и даже
вообще в трехмерном пространстве, -- он не мог решиться. И поэтому