светящийся круг или квадрат.
Его должны заметить с Марса или откуда-нибудь там и ответить таким же
сигналом. С животными мы живем рядом, а установить такого сообщения не
можем. Очевидно, расстояние между нами больше и разница глубже, чем между
людьми, разделенными незнанием языка, каменными стенами и огромными
расстояниями.
* * *
Другим доказательством отсутствия у животного понятий может служить
неспособность животного действовать рычагом. То есть неспособность животного
самостоятельно прийти к пониманию значения и действия рычага. Обыкновенное
возражение, что животное не умеет действовать рычагом просто потому, что его
органы -- лапы и пр. не приспособлены для таких действий, не выдерживает
критики, потому что любое животное можно выучить действовать рычагом.
Значит, тут дело не в органах. Просто животное не может само прийти к идее
рычага.
Изобретение рычага сразу отделило первобытного человека от животных, и
оно было неразрывно связано с появлением понятий. Психическая сторона
понятия действия рычага состоит в построении правильного силлогизма. Не
построив мысленно силлогизма, нельзя понять действия рычага. Не имея
понятий, нельзя построить силлогизма. Силлогизм в сфере психической
буквально то же самое, что рычаг в сфере физической.
Действие рычагом так же сильно отличает человека от животных, как речь.
Если бы на Землю смотрели какие-нибудь ученые марсиане и изучали бы ее
объективно, в телескоп, издали, не слыша речи, не входя в субъективный мир
обитателей Земли и не соприкасаясь с ним -- они разделили бы существа,
живущие на Земле, на два разряда -- знакомых с действием рычага и незнакомых
с действием рычага.
Психология животных для нас вообще очень туманна. Бесконечное
количество наблюдений, сделанных над всеми животными от слонов до пауков, и
бесконечное количество анекдотов об уме и сообразительности и о нравственных
качествах животных ничего не меняют в этом. Мы представляем себе животных
или живыми автоматами, или глупыми людьми. Мы слишком замкнулись в кругу
своей психики. Мы не представляем себе другой и невольно думаем, что
единственно возможный вид психики -- это такой, каким обладаем мы. Но это
иллюзия, которая мешает нам понять жизнь. Если бы мы могли войти в
психический мир животного, понять, как оно воспринимает, понимает и
действует, мы увидели бы много необыкновенно интересного. Например, если бы
мы могли представить себе, воссоздать мысленно логику животного, то это
очень помогло бы нам понять нашу собственную логику и законы нашего
мышления. Прежде всего, мы поняли бы условность и относительность наших
собственных логических построений и вместе с тем условность всего нашего
представления мира.
У животного должна быть очень своеобразная логика. Это, конечно, не
будет логика в настоящем значении слова, потому что логика подразумевает
существование логоса, то есть слова или понятия.
Наша обычная логика, которой мы живем, без которой 'сапожник не сошьет
сапога', сводится к простой схеме, формулированной Аристотелем в тех
сочинениях, которые были изданы его учениками под общим заглавием Organon,
то есть 'орудие, инструмент' (мысли). Эта схема заключается в следующем:
А есть А
А не есть не А
Всякая вещь есть или А, или не А.
Яснее это можно изобразить так:
Я есть Я
Я не есть не Я
Все, что есть на свете, должно быть или Я, или не Я.
Логики, заключенной в этой схеме -- логики Аристотеля, вполне
достаточно для наблюдения. Но для опыта ее недостаточно, потому что опыт
идет во времени, а в формулах Аристотеля время в расчет не принимается. Это
было замечено на самой заре установления нашего опытного знания, отмечено
Роджером Бэконом и формулировано через несколько столетий его знаменитым
однофамильцем лордом Фрэнсисом Бэконом в сочинении Nouum organum 'Новое
орудие' (мысли). Вкратце формулировку Бэкона можно свести к следующему.
То, что было А, будет А
То, что было не А, будет не А
Всякая вещь была и будет или А, или не А.
На этих формулах, сознаваемых или не сознаваемых, построен весь наш
научный опыт, и на них же, собственно, построено шитье сапог, потому что
если бы сапожник не был уверен, что купленная вчера кожа будет кожей завтра,
то он бы, вероятно,