Петр Демьянович Успенский

Tertium organum (Часть 2)

У кого из читавших Гегеля может явиться сомнение, что его идея о

совершенном Существе, поглощающем в себе все, что вне его существует, --

идея, господствующая над всей гегелевской философией, -- родилась как

следствие преобладания в сознании этого философа подобных мистических

состояний, которые для большинства людей являются подсознательными.

Выяснение этой мысли, столь характерной для мистического состояния сознания,

является задачей гегелевской философии, зиждущейся, без сомнения, на

мистическом чувстве.

У меня есть друзья, которые верят в откровение, обусловленное наркозом.

Для них оно также метафизическая интуиция, в которой мир в своих

многообразных проявлениях воспринимается как бы растворившимся в Едином.

'Мы погружаемся в этот повсюду разлитый дух, -- пишет один из них, --

всецело, безраздельно, в полном самозабвении. Все перестает тогда

существовать для нас, все, что выше и что ниже нас, все, где бы то ни было,

сущее. Остается лишь жизнь, и мы в нее погруженные.

Существует только единое, множественное теряет свою множественность,

исчезает; и каждый из нас есть этот единый существующий... Это предельная

черта. И на сколько достоверно то наше существование, которое составляет

обычный источник наших забот, настолько же достоверна и радость, царящая над

всем дуализмом, над всеми антитезами, та радость, какой я достиг в моем

уединении, равном божескому' (В. Р. Blood. 'The Anaestetic Revelation and

the Gist of Philosophy'. Amsterdam (New York), 1874. -- Б. П. Блед.

'Анестезическое откровение и сущность философии').

Ксенос Клэрк, рано умерший (в Амгерсте в 80-х годах) философ, так же

испытал такое откровение.

'Прежде всего, -- пишет он, -- я согласен с Бледом, что откровение

относится к области чувств.

Это, как говорит Блед, единственное и совершенное прозрение, в котором

мы постигаем, почему или, вернее, как настоящее вырастает из прошедшего и

поглощается пустотой будущего... Это непрерывное раскрытие прошедшего. Какая

загадка в этом постоянном исчезновении настоящего, причем настоящее никогда

не перестает существовать... Мы попросту заполняем яму тою же землей, какую

вырыли из нее... Обыкновенную философию можно уподобить собаке, гоняющейся

за собственным хвостом. Как бы скоро она ни бежала, хвост будет всегда

впереди ее морды, и никогда ей не догнать его. Так и настоящее всегда

является для нас выводом из прошедшего, и мы вечно опаздываем понять его. Но

в тот момент, когда мы пробуждаемся от наркоза, когда мы, так сказать,

готовимся начать жить, нам дано уловить вечный процесс становления в том

миге, когда движение не продолжается, но возникает. Истина заключается в

том, что мы постоянно отправляемся в путешествие, которое закончилось,

прежде чем мы успели выехать. И цель философии... в том, чтобы осветить наше

пребывание в этом процессе... Но достигнуть этой цели в здешней жизни можно

лишь тогда, когда смолкают вопросы рассудка. Вот почему мы всегда видим

улыбку на лице Откровения. Она говорит нам, что мы всегда опаздываем на

полсекунды.

Вы могли бы поцеловать ваши собственные губы, -- говорит эта улыбка, --

если бы уловили эту тайну. Если бы ваши губы задержались на одно лишнее

мгновение на одном месте, вы бы догнали их. Почему вы этого не умеете

достигнуть?'

В своей недавней брошюре Блед следующим образом описывает значение

анестезического откровения для жизни.

'Анестезическое откровение посвящает человека в безначальную тайну

бытия, которая представляется нам неизбежным вихрем непрерывности.

Неизбежным -- нет для этого лучшего слова. Причина его лежит в нем самом;

оно есть именно то, чем должно быть. Оно не производит ни любви, ни

ненависти, ни радости, ни печали, ни добра, ни зла. Оно не знает ничего ни о

начале, ни о конце, ни о целях.

Из него нельзя почерпнуть понятия о многочисленности и многообразии

вещей. Но лишь благодаря ему человеческая история и религия озаряется

глубоким чувством сущности и причины бытия...

Вначале это чувство кажется подавляющим по своему величию, но скоро

становится таким естественным и знакомым, что вызывает вместо страха

ощущение радости и безопасности, точно отныне мы слились с предвечным