труде 'Опыт и мышление' он еще дальше разработал
вопрос. Правда, он это сделал для подтверждения воззрения, в основе
расходящегося с нашим, и с существенно иным намерением, чем какое мы
преследуем теперь. Однако это не может помешать нам привести здесь его
превосходную характеристику чистого опыта. Он просто описывает нам картины,
которые в ограниченный промежуток времени совершенно бессвязным образом
проходят перед нашим сознанием. Фолькельт говорит: 'Теперь, например,
содержанием моего сознания является представление, что я сегодня прилежно
работал; непосредственно к этому присоединяется содержание представления,
что можно с чистой совестью пойти прогуляться; но вдруг вступает картина
открывающейся двери и входящего почтальона; образ почтальона является то
протягивающим руку, то раскрывающим рот, то делающим противоположное этому;
в то же время с содержанием восприятия раскрывания рта соединяются разные
слуховые впечатления и среди них одно, сообщающее, что пошел дождь. Образ
почтальона исчезает из моего сознания и вступающие теперь представления
имеют по очереди следующее содержание: взятие ножниц, распечатывание письма,
упрек за неразборчивый почерк, зрительные образы самых разнообразных
письменных знаков, соединенные с ними различные фантастические картины и
мысли; едва кончился этот ряд, как снова возникает представление прилежной
работы и соединенное с недовольством восприятие продолжающегося дождя; но и
то и другое исчезает из моего сознания и всплывает представление такого
содержания: что трудный вопрос, считавшийся разрешенным благодаря
сегодняшней работе, вовсе не разрешен; одновременно с этим выступают
представления о свободе воли, об эмпирической необходимости, об
ответственности, о ценности добродетели, о непостижимости и т. д., и все они
сплетаются друг с другом самым разнообразным и сложным образом; так это
продолжается все в том же роде'. Здесь дается нам для определенного
ограниченного промежутка времени описание того, что мы действительно
испытываем; дается та форма действительности, в которой мышление не
принимает никакого участия.
Отнюдь нельзя думать, что получился бы иной результат, если бы вместо
этого повседневного опыта был описан какой-нибудь иной, например, научный
опыт или какое-нибудь особое явление природы. Здесь, как и там, перед нашим
сознанием прошел бы ряд отдельных бессвязных образов. Только мышление
устанавливает связь.
Заслугу четкой обрисовки того, что дает нам освобожденный от всех
элементов мышления опыт, мы должны признать также за брошюрой д-ра Рихарда
Вале 'Мозг и сознание'*; однако с оговоркой, что признаваемые Вале,
безусловно, значимыми качества явлений внешнего и внутреннего мира имеют
значение лишь на описанной нами первой ступени рассмотрения мира. По Вале,
нам знакомы только совместность в пространстве и последовательность во
времени. О каком-либо отношении между находящимися совместно или следующими
друг за другом вещами, по его мнению, не может быть и речи. Так, например,
возможно, что где-нибудь и существует внутренняя связь между горячим лучом
солнца и нагреванием камня; но мы ничего не знаем о какой-либо причинной
связи; нам ясно только то, что за первым фактом следует второй. Быть может
также, где-нибудь в недоступном нам мире и существует внутренняя связь между
нашим мозговым механизмом и нашей духовной деятельностью; но мы знаем только
то, что это два параллельно протекающих явления; мы отнюдь не вправе
признавать за ними, например, причинную связь.
Конечно, если Вале выдает это свое утверждение в то же время за
последнюю истину науки, то мы возражаем против такого расширения его смысла;
но оно вполне справедливо по отношению к первой форме, в которой мы
воспринимаем действительность.
На этой ступени нашего знания не только вещи внешнего мира и
происшествия внутреннего стоят перед нами без всякой связи, но и наша