Рудольф Штайнер

Очерк теории познания Гетевского мировоззрения

опыта. Но когда воспринимаемый мир

называют 'субъективным', то совершают такое же мысленное определение, как

когда в упавшем камне видят причину углубления в почве. Но ведь Фолькельт

сам не хочет допускать никакой связи между вещами опыта. Вот где

противоречие в его воззрении; здесь он изменил своему принципу, высказанному

им о чистом опыте. Этим он замыкается в свою индивидуальность и более не в

состоянии выпутаться из нее. Более того, он сам с этим вполне соглашается.

Для него остается сомнительным все, что выходит за пределы отрывочных

образов восприятий. Правда, по его мнению, наше мышление пытается от этого

мира представлений заключать к объективной действительности; однако никакое

выступление за его пределы не может привести нас к действительно несомненным

истинам. Все наше знание, добытое мышлением, по Фолькельту, более или менее

не защищено от сомнения. Оно никоим образом не может равняться по

достоверности с непосредственным опытом. Он один дает нам не подлежащее

сомнению знание. Но мы видели, какое недостаточное.

Однако все это происходит лишь оттого, что Фолькельт приписывает

чувственной действительности (опыту) такое качество, которое ей отнюдь не

свойственно, и затем на этом предположении строит свои дальнейшие выводы.

Мы должны были обратить особенное внимание на книгу Фолькельта, потому

что она является в настоящее время самым выдающимся трудом в этой области, а

также и потому, что она может считаться типичной для всех работ по теории

познания, в принципе противоположных нашему направлению, основанному на

миропонимании Гете.

7. Ссылка на опыт каждого отдельного читателя

Мы постараемся избегнуть ошибки, сделанной Фолькельтом, и не будем

приписывать непосредственно данному -- той форме, в которой впервые

выступают перед нами миры внешний и внутренний, -- заранее какого-либо

качества и основывать, таким образом, наши рассуждения на предпосылке. Мы

определяем опыт именно как нечто такое, в чем наше мышление не принимает

никакого участия. О мысленной ошибке в начале наших рассуждений поэтому не

может быть речи.

В том именно и состоит основная ошибка многих научных трудов, особенно

настоящего времени, что, желая передать чистый опыт, они, на самом деле,

только выбирают из него обратно вложенные в него имя же самими понятия. Нам,

пожалуй, возразят, что и мы приписали чистому опыту множество разных

качеств. Мы определяли опыт как бесконечное многообразие, как совокупность

бессвязных отдельностей

и т. д. Разве это не мысленные определения? В том смысле, как мы их

употребили, конечно, нет. Мы воспользовались этими понятиями только для

того, чтобы направить взор читателя на свободную от мысли действительность.

Мы не намерены приписывать этих понятий опыту; мы пользуемся ими только для

того, чтобы обратить внимание на ту форму действительности, которая свободна

от всякого понятия.

Всякое научное исследование может быть изложено только с помощью слов,

а слова, в свою очередь, выражают лишь понятия. Однако существенно иное

дело, употребляются ли слова для того, чтобы непосредственно приписать

какой-либо вещи то или иное качество, или же для того, чтобы обратить

внимание читателя или слушателя на какой-либо предмет. Если нам будет

разрешено привести пример, мы могли бы сказать: одно дело, когда А говорит

Б: 'Посмотри на этого человека в кругу его семьи и ты будешь судить о нем

совершенно иначе, чем видя его только при отправлении им своей должности', и

совсем другое, когда он говорит: 'Этот человек прекрасный семьянин'. В

первом случае внимание Б получает известное направление; ему указывается на

необходимость составить себе суждение о данном лице при определенных

обстоятельствах. Во втором случае этому лицу просто приписывается известное

качество, т. е. высказывается утверждение. Как первый случай относится ко

второму, в таком же отношении должно находиться наше начало в этом