Рудольф Штайнер

Очерк теории познания Гетевского мировоззрения

объекты. Мы замечаем, что

некоторые признаки, которые мы нашли в известном предмете, уже однажды были

наблюдаемы нами. Глаз наш окидывает взором ряд предметов A, B, C, D и т. д.

Положим, А имеет признаки pqar; B: lmbn; C: khcq и D: puav. У D мы встречаем

опять признаки а и р, которые были найдены нами у А. Эти признаки мы

называем существенными. И поскольку у А и D существенные признаки одинаковы,

мы называем эти предметы однородными. Так, мы связываем А с D тем, что

удерживаем в мышлении их существенные признаки. Здесь мы имеем мышление, не

вполне совпадающее с чувственным миром, поэтому к нему не применим

вышеупомянутый упрек в излишности, но в то же время оно далеко от того,

чтобы вносить в чувственный мир что-то новое. На это прежде всего можно

возразить: чтобы узнать, какие качества существенны для данного предмета,

для этого необходимо уже существование какой-то нормы, которая давала бы нам

возможность отличать существенное от несущественного. Норма эта не может

лежать в предмете, ибо он содержит в себе существенное и несущественное в

нераздельном единстве. Таким образом, норма эта должна быть собственным

содержанием нашего мышления.

Но это возражение еще не вполне опровергает эту точку зрения. Ведь

можно сказать, что предположение о большей или меньшей существенности того

или иного признака для данной вещи является необоснованным. Да это нас вовсе

и не касается. Дело лишь в том, что мы находим известные одинаковые качества

у нескольких предметов и мы называем их тогда однородными. Что эти

одинаковые качества являются в то же время и существенными, об этом нет

вовсе и речи. -- Воззрение это делает, однако, одну предпосылку, которая

отнюдь не оправдывается. У двух однородных предметов нет ничего

действительно общего, если ограничиваться только одним чувственным опытом.

Поясним это на примере. Самый простой пример будет и самым лучшим, потому

что его легче всего обозреть. Представим себе следующие два треугольника:

Что у них действительно общего, если оставаться при одном чувственном

опыте? Ровно ничего. Общего у них только закон, по которому они образованы и

благодаря которому они оба подпадают под понятие 'треугольник'; но мы узнаем

это [общее. -- Ред.], лишь перешагнув за пределы чувственного опыта. Понятие

'треугольник' охватывает все треугольники. Мы получаем это понятие отнюдь не

посредством только простого наблюдения всех отдельных треугольников. Понятие

это всегда остается одним и тем же, как бы часто я его себе ни представлял,

тогда, как мне вряд ли удастся дважды увидеть один и тот же 'треугольник'.

То, благодаря чему каждый отдельный треугольник есть именно 'этот'

треугольник, а не другой, не имеет ничего общего с понятием. Треугольник

является именно этим определенным треугольником не потому, что отвечает

понятию треугольника, а благодаря элементам, лежащим вне этого понятия:

длине сторон, величине углов, положению и т. п. А потому совершенно

недопустимо утверждать, что содержание понятия 'треугольник' взято из

объективного чувственного мира, раз мы видим, что этого его содержания

вообще не существует ни в одном чувственном явлении.

У) Возможно еще третье предположение. Понятие может быть посредником

при постижении сущностей, не воспринимаемых для чувств, но носящих характер

обоснованности на самих себе. Этот характер и был бы тогда непонятийным

содержанием понятийной формы нашего мышления. Кто допускает такие

существующие за пределом опыта сущности и признает для нас возможность

получать о них знание, тот непременно должен видеть в понятии толмача этого

знания.

Нам придется еще подробнее говорить о недостатках этого воззрения.

Здесь мы хотим только обратить внимание на то, что оно, во всяком случае, не

отрицает содержательности мира понятий. Ибо если бы предметы, о которых мы