мы
называем созерцанием. Таким образом, на этой более высшей ступени дух сам
должен быть созерцающим. Наша сила суждения должна мысля созерцать и
созерцая -- мыслить. Мы здесь имеем дело, как это впервые объяснил Гете, со
способностью созерцательного суждения. Этим Гете указал на существование в
человеческом духе такой необходимой формы понимания, относительно которой
Кант полагал доказанным, что она человеку, согласно всем его природным
задаткам, несвойственна.
Если тип в области органической природы заменяет закон природы (или
первофеномен) неорганической, то интуиция (способность созерцательного
суждения) заступает место способности доказательного (рефлектирующего)
суждения. Как считали возможным применять к органической природе те же
законы, которые пригодны для низкой ступени познания, так думали, что один и
тот же метод сохраняет значение в обеих областях. Однако то и другое
ошибочно.
Наука нередко обращалась с интуицией очень пренебрежительно. Вменяли
Гете в недостаток, что он пытался достигнуть научных истин посредством
интуиции. Хотя многие считают достигаемое посредством интуиции очень важным,
когда дело идет о научном открытии. Здесь, говорят, случайная догадка часто
ведет дальше методически проработанного мышления. Потому что нередко
называют интуицией, когда кто-нибудь случайно набрел на верную мысль, в
истинности которой исследователь убеждается потом лишь окольными путями. Но
зато постоянно отрицают возможность для интуиции самой по себе стать научным
принципом. Чтобы случайно постигнутое интуицией могло получить научное
значение - так думают обычно, - для этого оно должно быть затем еще
доказано.
Так смотрели и на научные приобретения Гете, как на остроумные догадки,
которые лишь впоследствии получили свое подтверждение посредством строгого
научного исследования.
Для органической науки, однако, интуиция есть верный метод. Из наших
разъяснений, думается, вполне ясно следует, что Гете именно потому нашел
верный путь в исследовании органического, что он имел наклонность к
интуиции. Свойственный органической науке метод совпал с его духовным
складом. Благодаря этому ему стало шее яснее, в какой степени он отличается
от методов неорганической науки. На одном ему разъяснилось и другое. Поэтому
он такими же ясными чертами обрисовал и сущность неорганического.
Пренебрежительное отношение к интуиции немало способствует то
обстоятельство, что ее достижения не считают возможным приписывать такую же
степень достоверности, как достижениям доказательных наук. Часто знанием
называют только то, что доказано, а все прочее - верою.
Надо принять во внимание, что внутри нашего научного направления,
которое убеждено, что в мышлении мы постигаем сущностное ядро мира, интуиция
означает нечто совершенное иное, чем в другом научном мировоззрении, которое
переносит это ядро в недоступную для нас потусторонность. Кто в предлежащем
нам мире, поскольку мы приникаем в него опытом или мышлением, не видит
ничего, кроме отблеска или образа чего-то потустороннего, нам неведомого и
действующего, которое наперекор нам остается скрытым за этой оболочкой не
только для первого взгляда, но и для всякого научного исследования, тот,
конечно, будет видеть в доказательном методе единственную замену для
недостающего нам познания сущности вещей. Так как он не пробился до
убеждения, что сочетание мыслей происходит непосредственно в силу данного в
самой мысли сущностного содержания и, следовательно, обусловливается самою
вещью, то он считает возможным обосновать это сочетание только путем
согласия его с несколькими основными убеждениями (аксиомами), которые так
просты, что их невозможно, да и не нужно доказывать. Если ему предлагают
научное утверждение без доказательства, более того, такое, которое по всей
своей природе исключает доказательный метод, то оно кажется ему навязанным