Рудольф Штайнер

Очерк теории познания Гетевского мировоззрения

В ней правильно

говорится о том, как принципы наших поступков проистекают из

непосредственных самоопределений нашей индивидуальности и как все этически

великое совершается не по властному внушению нравственного закона, а по

непосредственному побуждению индивидуальной идеи.

Только при таком воззрении возможна истинная свобода человека. Если

человек не носит в себе самом оснований для своих поступков, а должен

сообразоваться с заповедями, то он действует по принуждению, он подвластен

необходимости почти так же, как просто природное существо.

Наша философия поэтому есть в подлинном смысле философия свободы. Она

показывает прежде всего теоретически, как должны отпасть все правящие миром

извне силы и т. п., чтобы сделать затем человека своим собственным

властелином в наилучшем смысле слова. Когда человек поступает нравственно,

то для нас это не есть исполнение долга, а выражение его вполне свободной

природы. Человек поступает так не потому, что он должен, а потому, что он

хочет. Эту точку зрения имел в виду и Гете, когда он сказал: 'Лессинг,

неохотно ощущавший всякого рода ограничения, вкладывает в уста одного из

своих действующих лиц слова. Никто не должен долженствовать. Умный,

жизнерадостный человек отвечал: Кто хочет, тот должен. Третий -- правда,

образованный человек -- к этому прибавил: Кто понимает, тот и хочет'. Таким

образом, для наших поступков нет иного побуждения, кроме нашего разумения.

Без всякого внешнего принуждения свободный человек действует по своему

разумению, по заповедям, которые он сам себе дает.

Вокруг этих истин вращался известный спор между Кантом и Шиллером. Кант

стоял на точке зрения веления долга. Он думал, что это было бы принижением

нравственного закона, если бы он поставил его в зависимость от человеческой

субъективности. По его мнению, человек поступает нравственно лишь в том

случае, когда он отрешается в своих поступках от всех личных побуждений и

всецело преклоняется перед величием долга. Шиллер же усматривал в этом

воззрении унижение человеческой природы. Неужели она действительно так

плоха, что ей приходится непременно устранить все свои собственные

побуждения, чтобы стать нравственной! Миросозерцание Шиллера и Гете может

стать на сторону только изложенного нами здесь воззрения. В человеке самом

надо искать исходную точку его поступков.

Поэтому в истории, предметом которой является человек, нельзя говорить

о внешних влияниях на его поступки, об идеях как веяниях времени и т. д.,

тем более, о каком-либо заложенном в основе ее плане. История есть не что

иное, как развитие человеческих действий, воззрений и т.п. 'Во все времена

только индивидуумы работали для науки, а не эпоха. Это эпоха поднесла чашу с

ядом Сократу; эпоха сожгла Гуса; эпохи оставались всегда тождественными

себе', -- говорит Гете. Всякое априорное построение планов, якобы лежащих в

основе истории, направлено против исторического метода, каким он вытекает из

сущности истории. Он стремится выявить, что сделали люди для успешного

развития человечества, узнать, какие цели ставила себе та или иная личность,

какое направление она дала своему времени. История должна всецело

основываться на человеческой природе. Ее хотения, ее тенденции -- нот, что

должно Сыть постигнуто. Наша наука о познании совершенно не допускает, чтобы

истории подсовывалась какая-либо цель, вроде воспитания человека от низшей

ступени совершенства к более высокой и т. и С нашей точки зрения , равно

ошибочно и рассматривать, как это делает Гердер в своих 'Идеях к философии

истории человечества', исторические события наподобие фактов естественных

наук, как ряд причин и действий. Законы истории гораздо более высокой

природы. В физике один факт так определяется другим, что закон стоит над

явлением. Исторический факт, как нечто идейное, и определяется также

идейным. Поэтому здесь о причине и действии можно говорить, только оставаясь