в узком круге нашего Я'**. Ответ 'Философии свободы', предельно
ясный и энергичный: вся эта патетика не имеет к мысли никакого отношения.
Мысль -- человеческая и космическая (как выяснится позже) -- находится
изначально 'вне' нас и 'в' самих вещах; повторим во избежание недоразумений:
МЫСЛЬ, а не ее понятийная форма. Аффицируя только наши органы чувств, она
предстает нам в гилетическом потоке разрозненных восприятий, и лишь
соединяясь со своим 'головным' -- понятийным - репрезентантом (ошибочно
отождествленным с мыслью собственно), впервые являет нам полную
действительность. Познание в этом смысле есть не что иное, как опознание
мыслью ее собственной объективности, данной до понятийного оформления именно
в субъективном образе мира, и оно же есть по сути причащение вещи к
собственному смыслу через самовыражение сущности вещи в понятийной форме.
Ибо давайте непредвзято промыслим цепь следующих восходящих по сложности
аналогий. Когда мы силимся понять какой-нибудь рукотворный предмет (так
называемый артефакт), мы знаем, что понять его, значит понять его
устройство.
*Возможно, именно здесь, как нигде, пришлась бы кстати максима Гете:
'Поменьше писать, побольше рисовать'. Рисунок мог бы спасти познание от
посягательств халтурных слов. Удивительно сказал об этом однажды сам
Штейнер, говоря как раз о 'Философии свободы': 'Я охотно нарисовал бы,
например, содержание моей 'Философии свободы'. Можно было бы сделать это
самым отличным образом. Но тогда ее не смогли бы уже читать сегодня. Мало
кто сумел бы воспринять это сегодня, так как люди нынче выдрессированы на
'слове' (Из лекции 'Сущность и значение иллюстративного искусства',
прочитанной в Дорнахе 3 декабря 1917 года).
**D.Ните, Treatiseе on Human Nature, London, 1909, р.371.
Что же, однако, представляет собою само это устройство, как не
опредме-ченную в нем мысль сотворившего его мастера! Часовой механизм -- это
мысль часовщика, объективированная в вещь;, понять эту вещь и значит
понятийно извлечь из нее реализованную в ней мысль. Но перейдем теперь от
вещей искуственных к вещам естественным: что значит мысленно пережить,
понять камень, растение, любой природный факт? Опять же понять их
устройство, и, стало быть, опред-меченную в них мысль, на сей раз, впрочем,
не человеческую, как в случае с часовщиком, а космическую, ту самую, которую
мы смутно предполагаем всякий раз, говоря о 'творческих силах природы'. Но
творческие силы природы, что это -- просто расхожая метафора или факт? Увы,
мы избегаем вопроса, растянувшись в шезлонге удобнейшего рассудочного
резонерства; мы говорим себе: 'просто творческие силы природы -- вот и все'
-- на этом 'вот и все' лопается, как мыльный пузырь, вся наша познавательная
активность, будь мы рядовыми философами или философами всемирно
прославленными, вроде автора знаменитой 'Творческой эволюции', умудрившегося
написать талантливейшую книгу без единого намека на то, кто же собственно
творит в этой эволюции и что здесь собственно творится. Свободная и
беспредпосылочная мысль, крещенная в купели 'Философии свободы', не
остановится и перед этим опытом; творческие силы природы откроются ей во
всей конкретности переживаемого факта -- как творческие мысли поименных
Космических Иерархий, манифестирующиеся в явлениях природы. Опыт чистой
мысли совпадет здесь с опытом чистой мистики и тайноведения -- без всяких
'пупков' и идиотически раздуваемых таинственностей; традиционно оккультная
номенклатура вступит наконец в свои права и предложит нам на выбор
богатейший ассортимент символов и технических терминов, восточных, западных,
африканских или новозеландских -- все равно. Рудольф Штейнер в одной лекции
1905 года, стало быть еще в 'теософский' период своей деятельности,
следующим образом продемонстрировал эту технику перевода 'Философии свободы'
на традиционно теософский язык: 'Изложенное мною здесь вы найдете там
выраженным в терминах западной философии. Вы найдете там развитие от Камы до
жизни в Манасе. Ахамкара обозначена там мною как 'Я', Манас -- как 'более
высокое мышление', чистое мышление, а Будхи... как 'моральная фантазия'. Все
это суть лишь различные выражения одной и той же вещи'. Но давайте
представим себе иную картину, когда опыт