Рудольф Штайнер

Философия свободы (Часть 1)

вынужденным, а не необходимым, что оно определяется

толчком внешней причины. То, что здесь имеет силу для камня, сохраняет

значение и для всякой другой отдельной вещи, как бы она ни была сложна и ко

многому пригодна, а именно, что каждая вещь по необходимости устойчивым и

точным образом определяется к существованию и действованию внешней причиной.

Допустите теперь, прошу вас, относительно камня, что он во время своего

движения мыслит и знает о своем стремлении по возможности продолжить

движение. Этот камень, сознающий лишь свое стремление и отнюдь не ведущий

себя безразлично, будет думать, что он совершенно свободен и что он

продолжает свое движение не по какой-нибудь другой причине, а только по той,

что он этого хочет. Но это и есть та человеческая свобода, о которой все

утверждают, что они ею обладают, и которая состоит только в том, что люди

сознают свое желание, но не знают причин, которыми оно определяется. Так

верит дитя, что оно свободно просит молока, или рассерженный мальчик, что он

свободно хочет отомстить, или трусливый - что он хочет убежать. Так и пьяный

верит, что он по свободному решению говорит то, чего он, протрезвев, охотно

не сказал бы; и поскольку этот предрассудок врожден всем людям, то не легко

от него избавиться. Ибо хотя опыт в достаточной мере учит, что люди меньше

всего могут умерять свое желание и что, движимые противоположными страстями,

они видят лучшее, а делают худшее, они тем не менее считают себя свободными,

и оттого именно, что многого они желают не так сильно, а иное желание легко

может быть подавлено воспоминанием о чем-нибудь другом, нередко приходящем

на ум'.

Так как мы имеем здесь перед собой ясно и определенно высказанный

взгляд, то нам легко будет вскрыть и содержащееся в нем основное

заблуждение. С той же необходимостью, с какой камень, вследствие толчка,

совершает определенное движение, должен и человек выполнить известный

поступок, если его влечет к нему какой-нибудь мотив. Лишь оттого, что

человек осознает свой поступок, он объясняет его через свою свободную

инициативу. Но он при этом упускает из виду, что его влечет причина, которой

он безусловно должен следовать. Не трудно найти заблуждение в этом ходе

мыслей. Спиноза, как и все мыслящие аналогичным образом, упускает из виду,

что человек может иметь сознание не только о своем поступке, но также о

причинах, которыми он руководствуется. Никто не станет спорить, что дитя

несвободно, когда оно просит молока, или пьяный - когда он говорит вещи, в

которых после раскаивается. Оба ничего не знают о причинах, которые

действуют в глубинах их организма и имеют над ними непреоборимую

принудительную власть. Но правомерно ли смешивать подобного рода поступки с

такими, при совершении которых человек сознает не только самый поступок, но

и основания, побуждающие его к нему? Разве все поступки человека однородны?

Можно ли ставить научно на одну доску деяние воина на поле битвы, научного

исследователя в лаборатории, государственного мужа в запутанных

дипломатических обстоятельствах и поступок младенца, просящего молока?

Пожалуй верно, что лучше всего попытаться разрешить задачу там, где дело

обстоит наиболее просто. Но уже не раз отсутствие способности различения

вызывало бесконечную путаницу. А разница между тем, знаю ли я сам, почему я

нечто делаю, или я этого не знаю, все же достаточно глубока. Поначалу

кажется, что дело здесь обстоит самым простым образом. И все-таки противники

свободы никогда не ставят вопроса: имеет ли для меня побудительный мотив

моего действия, который я познаю и постигаю, принудительное значение в том

же смысле, как и органический процесс, заставляющий ребенка домогаться

молока.

Эдуард фон Гартман утверждает в своей 'феноменологии нравственного

сознания', что человеческое воление зависит от двух главных факторов: от

побудительных причин и от характера. Если считать всех людей одинаковыми или

по меньшей мере различие между ними незначительным, то их воление предстает

определенным извне, а именно - обступающими их обстоятельствами. Но если

принять во внимание, что различные люди делают то или иное представление

побудительной причиной своего поступка только в том случае, если характер их

таков, что соответствующее представление вызывает в них желание, то человек