Рудольф Штайнер

Философия свободы (Часть 1)

другую,

которая смотрит на себя со стороны при этом мышлении. Этого я не могу

сделать. Я могу осуществить это лишь в двух раздельных актах. Мышление,

подлежащее наблюдению, никогда не бывает тем, которое при этом находится в

деятельности, но всегда другим. Произвожу ли я с этой целью наблюдение над

моим собственным прежним мышлением, или прослеживаю ли я мыслительный

процесс другого лица, или же, наконец, предполагаю ли я, как в

вышеприведенном случае с движением бильярдных шаров, некий вымышленный

мыслительный процесс - это не суть важно. Две вещи несовместимы друг с

другом: деятельное осуществление и созерцательное противопоставление. Об

этом знает уже книга Бытия. В первые шесть мировых дней Бог создает мир, и,

лишь когда мир уже существует, становится возможным и созерцать его: 'И

увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма'. Так обстоит и с нашим

мышлением. Оно должно быть сначала налицо, если мы намереваемся наблюдать

его.

Основание, в силу которого для нас оказывается невозможным наблюдать

мышление одновременно с его протеканием, то же, что и то, которое позволяет

нам познавать его непосредственнее и интимнее, чем какой-либо другой процесс

в мире. Именно оттого, что мы производим его сами, мы знаем и характерные

черты его протекания, способ, каким происходит рассматриваемый при этом

процесс. То, что в остальных областях наблюдения может быть найдено только

опосредованно - соответствующая реальная связь и взаимоотношение отдельных

предметов, - в мышлении мы это знаем совершенно непосредственным образом.

Почему для моего наблюдения гром следует за молнией - этого я не узнаю сразу

же. Но почему мое мышление соединяет понятие грома с понятием молнии, это я

знаю непосредственно из содержания обоих понятий. Дело, конечно, не в том,

имею ли я верные понятия о молнии и громе. Связь имеющихся у меня понятий

мне ясна, и притом через них самих.

Эта прозрачная ясность по отношению к процессу мышления совершенно

независима от нашего знания физиологических основ мышления. Я говорю здесь о

мышлении, поскольку оно выявляется из наблюдения нашей духовной

деятельности. При этом совершенно неважно, каким образом некий материальный

процесс моего мозга обусловливает другой процесс или влияет на него в то

время, как я произвожу мыслительную операцию. Я наблюдаю в мышлении вовсе не

то, какой процесс в моем мозгу соединяет понятие молнии с понятием грома, а

то, что побуждает меня приводить в определенную связь оба понятия. Мое

наблюдение показывает, что при сочетании моих мыслей я руководствуюсь не чем

иным, как только содержанием этих мыслей; я не руководствуюсь материальными

процессами в моем мозгу. В менее материалистическую эпоху, чем наша, это

замечание, конечно, было бы совершенно излишне. Но в настоящее время, когда

существуют люди, полагающие, что если мы знаем, что такое материя, то мы

будем знать также и то, как материя мыслит, должно быть сказано, что можно

говорить о мышлении, не вступая тотчас в противоречие с физиологией мозга. В

настоящее время очень многим людям трудно усвоить понятие о мышлении в его

чистоте.

Тот, кто изложенному мною здесь представлению о мышлении тотчас же

готов противопоставить фразу Кабаниса: 'Мозг вьщеляет мысли, как печень

желчь, слюнная железа - слюну и т. д'., просто не знает, о чем я говорю. Он

пытается найти мышление посредством простого процесса наблюдения таким же

образом, как мы делаем это в случае других предметов содержания мира. Но он

не может найти его этим путем, потому что оно, как я показал, именно

здесь-то и ускользает от нормального наблюдения. Кто не может побороть

материализма, у того отсутствует способность вызывать в себе описанное

исключительное состояние, которое доводит до его сознания то, что остается

неосознанным при всякой другой духовной деятельности. У кого нет доброй воли

перенестись на эту точку зрения, с тем так же невозможно говорить о

мышлении, как со слепым о цвете. Пусть только, однако, он не думает, что мы

принимаем за мышление физиологические процессы. Он не уясняет себе мышления,

потому что он вообще его не видит.

Но для всякого, у кого есть способность наблюдать мышление - а при

доброй воле она есть у каждого нормально организованного человека, - это