Рудольф Штайнер

Философия свободы (Часть 1)

словом воля. Всякий

истинный акт его воли тотчас же и неизбежно есть и движение его тела: он не

может действительно хотеть этого акта, не воспринимая одновременно и того,

что он является движением тела. Волевой акт и действие тела - это не два

объективно познанных различных состояния, связанных причинностью. Они не

находятся в причинно-следственном отношении, но суть одно и то же, только

данное двумя совершенно различными способами: один раз - совершенно

непосредственно, и другой раз - в созерцании для разума'. Посредством таких

рассуждений Шопенгауэр считает себя вправе находить в теле человека

'объектность' воли. Он полагает, что чувствует в действиях тела

непосредственно in concreto некую реальность, вещь в себе. На эти

рассуждения следует возразить, что действия нашего тела осознаются только

через восприятия и, как таковые, не имеют никакого преимущества перед

другими восприятиями. Когда мы хотим познать их сущность, мы можем сделать

это только посредством мысленного рассмотрения, т. е. посредством включения

ее в идеальную систему наших понятий и идей.

Глубже вкоренилось в наивное сознание человечества мнение, будто

мышление абстрактно и лишено всякого конкретного содержания. Оно-де может,

самое большее, поставлять 'идеальное' отображение мирового единства, но не

само это единство. Кто судит таким образом, тот никогда не уяснял себе того,

что значит восприятие без понятия. Взглянем на этот мир восприятия: он

предстает простым сосуществованием в пространстве и последовательностью во

времени, неким агрегатом бессвязных отдельностей. Ни одна из вещей,

появляющихся и исчезающих на арене восприятия, не имеет ничего

непосредственно общего с другой - так, чтобы можно было бы это подметить.

Мир есть многообразие равноценных предметов. Ни один из них не играет в

сутолоке мира большей роли, чем другой. Чтобы выяснить себе, что тот или

иной факт имеет большее значение, чем другой, мы должны справиться об этом у

нашего мышления. Без деятельности мышления какой-нибудь рудиментарный орган

животного, не имеющий значения для его жизни, покажется нам равноценным с

важнейшей частью его тела. Отдельные факты лишь тогда оказываются значимыми

как сами по себе, так и для остальных частей мира, когда мышление

протягивает свои нити от существа к существу. Эта деятельность мышления

исполнена содержания. Ибо только благодаря совершенно определенному

конкретному содержанию я могу узнать, почему улитка стоит на более низкой

ступени организации, чем лев. Простой взгляд или восприятие не дают мне

никакого содержания, которое могло бы вразумить меня о совершенстве

организации.

Это содержание мышление несет навстречу восприятию из мира понятий и

идей человека. В противоположность содержанию восприятий, которое дано нам

извне, содержание мыслей предстает изнутри. Форму, в которой оно поначалу

выступает, назовем интуицией. Для содержания мышления она есть то же, что

наблюдение для восприятия. Интуиция и наблюдение суть источники нашего

познания. Мы отчужденно стоим перед наблюденной вещью мира до тех пор, пока

в нашем внутреннем существе нам недостает соответствующей интуиции,

восполняющей нам отсутствующую в восприятии толику действительности. У кого

нет способности находить соответствующие вещам интуиции, для того полная

действительность остается закрытой. Подобно тому как дальтоник видит только

бескрасочные световые оттенки, так и лишенный интуиции человек может

наблюдать только бессвязные фрагменты восприятий.

Объяснить вещь, сделать ее понятной - означает не что иное, как

поместить ее в общую связь, из которой она вырвана в силу вышеописанного

устройства нашей организации. Не существует отделенной от мирового целого

вещи. Всякое обособление имеет лишь субъективное значение для нашей

организации. Для нас мировое целое разлагается на верх и низ, прежде и

после, причину и действие, предмет и представление, материю и силу, объект и

субъект и т. д. То, что в наблюдении предстает нам как отдельности, почленно

соединяется благодаря связному, целостному миру наших интуиции, и через

мышление мы снова сводим воедино все, что мы разделили через восприятие.

Загадочность предмета лежит в его обособленном бытии. Но это последнее