Рудольф Штайнер

Философия свободы (Часть 1)

Кант обзезглавил прежнюю метафизику и отдал мысль на попечение

только-физики; псевдотермидор, разыгранный этим лукавейшим из цареубийц,

заключался в предоставлении высших конституционных прав морали при

сохранении всей полноты исполнительной власти за процедурами голого

аналитического раскромсания. Резонанс случившегося загремел уже спустя

десятилетия, и отнюдь не только в системах так называемых 'кантианцев', но в

умонастроениях века (прошлого и нашего): когда можно было шесть дней на

неделе резать лягушек и утверждать, что любовь, чувство чести, патриотизм --

это всего лишь химические реакции, происходящие в мозгу, а на седьмой день

посещать церковь и невинно потуплять взор (совсем как Том Сойер перед своей

тетушкой Полли) -- это был Кант; или когда можно было объяснять человеческое

поведение по модели собачьего слюно-выделения и одновременно почтительно

верить в Бога -- это тоже был Кант; или наконец когда стало возможным

'познавательной' частью мозга изобретать всякие бомбы, а 'моральной' частью

сокрушаться их взрывам (случай Оппенгеймера -- имя же им легион) -- это

снова и снова был Кант. Человеческая мысль пережила на своем веку много

падений; такого она не знала никогда. Налицо оказывался не только абсолютный

тупик познания -- хотя бы стыдливо замалчиваемый 'мыслителями', но нет же,

мазохистически рекламируемый: 'не знаем и не будем знать' Дюбуа-Реймо-на, --

налицо была и абсолютная перспектива морального лицемерия (английское сап!,

более чем символически скликающееся с Кантом), иначе: звездное небо над

головой со все еще кудахтающимй под ним 'поэтами' и хозяйничающим в нем

'военно-промышленным комплексом' и моральный закон в груди, расширяющим

грудь до инфаркта в бессильно-честном негодовании по поводу головных

бесчинств. Понятно, что ответная реакция еще не полностью сломленной мысли

должна была сказаться без промедлений. Таковы исполинские творения немецкого

идеализма, от одного взгляда на которые кантиански оцепеневшая голова идет

кругом -- увы, не больше того, ибо творения эти лишенные

теоретикопознавательного фундамента, оказались в скором времени

заполоненными всякого рода подземными крысами; такова безумящая ярость

романтиков, раззванивающая над оглохшим веком тысячу треснутых колоколов;

такова 'воля' Шопенгауэра, контрабандно, при номинальном признании правил

кантианской таможенной службы, инфицирующая век волнующими символами древних

Упанишад. Тоска по оккультному бередит все затерзанное позитивистическими

представлениями тело Европы, и каждый раз мысль вынуждена искать опору в

прошлом: в буддизме, в христианской мистике, в маго-мифических свечениях

неоплатонизма, в потугах реанимации древних обрядовых жестов. Даже

сильнейшим умам века (Баадер, поздний Шедлинг) приходится оборачиваться

вспять, ища исхода из нового пленения мысли. Тщетно; вопрос: 'как возможно

оккультное знание?', по существу, новое, считающееся с материалистической

действительностью оккультное знание, повисает, словно дамоклов меч, над

всеми этими попытками -- все равно, чисто умозрительными, выношенными в

одиноких фаустовских кельях или прагматическими, врывающимися в гущу дня

(основание Теософского общества в 1875 году); агностицизм Дюбуа-Реймона не

прошибаем никаким буддизмом и никакой христианской мистикой, бьющими хоть и

наотмашь, но мимо', найти яйцо с иглой, несущей смерть этому новому Кащею,

значит идти напролом, через него самого, не тоскуя по прежним Мистериям, а

взыску я новых, ибо тоска по прежним вызывает у него лишь презрительную

ухмылку и, стало быть, придает ему большую силу -- 'твоя тоска', так говорит

он всякий раз, 'доказывает лишь твое познавательное убожество и представляет

интерес разве что для психоаналитика' -- да, так говорит он всякий раз, и

надо быть поистине слишком опьяненным тоской, слишком наркоманом тоски,

чтобы не услышать в этих словах безукоризненной металлической правоты. Ужо

вам, братья-медитанты! так и будете лезть с картонными мечами на сплав всех

космически устойчивых металлов! Выход был один, и выходом было овладение

ситуацией изнутри и трансформация тупика в новый путь познания. Мы увидим,

что 'Философия свободы' и стала ответом на вопрос о возможности оккультного

знания в условиях повсеместно господствующих форм естественнонаучного