Рудольф Штайнер

Философия свободы (Часть 1)

мир идей, вспыхивающий в этом организме. Мои влечения, инстинкты,

страсти не обосновывают во мне ничего другого, кроме того, что я принадлежу

к общему роду человек; то, что в этих влечениях, чувствованиях и страстях

особым образом изживается нечто идеальное, это и обосновывает мою

индивидуальность. В силу своих инстинктов и влечений я человек, двенадцать

которых образуют дюжину; в силу особой формы идеи, посредством которой я - в

этой дюжине - обозначаю себя как Я, я есмь индивидуум. По специфике моей

животной природы только чужое существo могло бы отличить меня от других; но

своим мышлением, т.е. деятельным постижением того, что изживается в моем

организме как идеальное, я отличаю себя от других. Таким образом, о действии

преступника никак нельзя сказать, что оно проистекает из идеи. Более того,

это-то п характерно для преступных деяний, что они выводятся именно из

внеидейных элементов человека.

Поступок ощущается свободным, поскольку основание его явствует из

причастной к идеям части моего индивидуального существа; всякий же другой

поступок, безотносительно к тому, совершен ли он по принуждению природы или

под давлением нравственной нормы, ощущается несвободным.

Человек свободен, поскольку он в каждое мгновение жизни в состоянии

следовать самому себе. Нравственный поступок есть мой поступок только тогда,

когда он в этом смысле может быть назван свободным. Здесь речь идет прежде

всего о том, при каких предпосылках поволенный поступок ощущается как

свободный. Каким образом эта чисто этически постигнутая идея свободы

осуществляется в человеческом существе - выяснится из дальнейшего.

Поступок, совершенный из свободы, не исключает нравственных законов, а

включает их; он лишь оказывается на более высокой ступени по сравнению с

тем, который только продиктован этими законами. Отчего это мой поступок

должен меньше служить общему благу, когда я совершил его из любви, чем когда

я выполнил его только на том основании, что я ощущаю своим долгом служить

общему благу? Голое понятие долга исключает свободу, поскольку оно не хочет

признавать индивидуального, а требует подчинения последнего всеобщей норме.

Свобода поведения мыслима только с точки зрения этическогр индивидуализма.

Но как возможна совместная жизнь людей, если каждый будет стремиться

лишь к тому, чтобы осуществлять свою индивидуальность? Таково возражение

неверно понятого морализма. Последний полагает, что сообщество людей

возможно лишь при условии, если все они соединены сообща установленным

нравственным порядком. Этот морализм как раз не понимает единства мира идей.

Он не берет в толк того, что деятельный во мне мир идей не отличается от

действующего в моих ближних. Конечно, это единство есть лишь результат

мирового опыта. Однако оно должно быть таковым. Ибо будь оно познаваемо

как-либо иначе, чем посредством наблюдения, то в его области имело бы

значение не индивидуальное переживание, а всеобщая норма. Индивидуальность

возможна только тогда, когда каждое индивидуальное существо знает о другом

только посредством индивидуального наблюдения. Разница между мной и моим

ближним заключается совсем не в том, что мы живем в двух совершенно

различных мирах, а в том, что он из общего нам обоим мира идей получает

другие интуиции, чем я. Он хочет изживать свои интуиции, а я мои. Если мы

оба действительно черпаем их из идей и не следуем никаким внешним

(физическим или духовным) побуждениям, то мы можем лишь сойтись и одинаковом

стремлении, в одних и тех же намерениях. Нравственное непонимание, взаимное

столкновение у нравственно свободных людей исключено. Только нравственно

несвободный человек, следующий природному влечению или принятому велению

долга, отталкивает стоящего рядом с ним человека, если тот не следует

одинаковому инстинкту или одинаковой заповеди. Жить в любви к деятельности и

давать жить в понимании чужого воления - вот основная максима свободных

людей. Они не знают никакого другого долженствования, кроме того, с которым

их воление вступает в интуитивное согласие; как они будут волить в каждом

отдельном случае, это скажет им их способность постижения идей.

Если бы в человеческом существе не была заложена основа уживчивости, ее

нельзя было бы привить никакими внешними законами! Человеческие индивидуумы