в каждый момент жизни, то спор о том, свободен ли человек как таковой
или несвободен, кажется ему ничтожным. Он видит в человеке развивающееся
существо и спрашивает, может ли на этом пути развития быть достигнута также
и ступень свободного духа.
Монизм знает, что природа не выпускает человека из своих рук вполне
готовым свободным духом, но что она ведет его до известной ступени, с
которой он продолжает свое развитие как все еще несвободное существо, пока
он не достигает точки, где находит самого себя.
Для монизма ясно, что существо, действующее под влиянием физического
или морального принуждения, не может быть подлинно нравственным. Он
рассматривает прохождение через автоматическое поведение (сообразно
естественным влечениям н инстинктам) и прохождение через послушное поведение
(сообразно нравственным нормам) как необходимые предварительные ступени
нравственности, но он осознает возможность преодоления свободным духом обеих
стадий прохождения. Монизм освобождает подлинно нравственное мировоззрение
вообще от внутри-мировых оков правил наивной нравственности н от правил
внешне-мировой нравственности умозрительных метафизиков. Первые он не может
устранить из мира, как не может же устранить из него восприятия, вторые он
отклоняет, поскольку ищет все принципы, объясняющие н освещающие мировые
явления, в пределах мира, а не вне последнего. Подобно тому как монизм
отвергает даже самое размышление об иных принципах познания, кроме присущих
человеку (ср. стр. 569), он так же решительно отклоняет и мысль об иных
правилах нравственности, кроме свойственных человеку. Человеческая
нравственность, как н человеческое познание, обусловлены человеческой
природой. И подобно тому как другие существа разумели бы под познанием нечто
совсем иное, чем мы, так и нравственность этих других существ была бы иной,
чем наша. Для сторонника монизма нравственность есть специфически
человеческое свойство, а свобода - человеческая форма быть нравственным.
1-е дополнение к новому изданию 1918 г. Некоторая трудность при
обсуждении изложенного в двух предшествующих главах может возникнуть оттого,
что читатель почувствует себя наткнувшимся на определенное противоречие. С
одной стороны говорится о переживаниях мышления, которому приписывается
всеобщее, одинаковое для всякого человеческого сознания значение; с другой
стороны здесь указывается на то, что идеи, которые осуществляются в
нравственной жизни и однородны с идеями, вырабатываемыми в мышлении,
изживаются индивидуальным образом в каждом человеческом сознании. Кто ощутит
в себе потребность остановиться на этом противопоставлении как на некоем
'противоречии' и кто не постигнет, что именно в живом созерца