Рудольф Штайнер

Истина и наука

данному и мыслительным

его познанием. Это обстоятельство могло бы вызвать некоторое сомнение к

нашему установлению начала теории познания. Эд. ф. Гартман, например,

говорит: 'Мы не спрашиваем, каково содержание сознания у просыпающегося к

сознанию ребенка или у стоящего на низшей ступени живых существ животного,

так как философствующий человек не имеет об этом никакого опыта и выводы,

при помощи которых он пытается реконструировать это содержание сознания

примитивных биоэнергетических или онтогенетических ступеней, должны всегда

основываться опять-таки на его личном опыте. Мы, таким образом, прежде всего

должны установить, что представляет собой содержание сознания, найденное

философствующим человеком при начале философской рефлексии'32. Но против

этого можно возразить, что тот образ мира, который мы имеем в начале

философской рефлексии, уже несет в себе предикаты, добытые посредством

познания. Эти предикаты не должны быть приняты без критики, но должны быть

тщательно выделены из образа мира, для того, чтобы он явился совершенно

чистым от всего присоединенного через процесс познавания. Граница между

данным и познанным вообще не совпадает ни с каким моментом человеческого

развития, но ее нужно провести искусственно. Это можно сделать на каждой

ступени развития, если мы только правильно проведем разрез между тем, что

является нам без мысленного определения до познания, и тем, что еще только

создается из него через это последнее.

32Das Grundproblem der Erkenntnistheorie. P. 1.

Теперь нас можно упрекнуть в том, что мы уже накопили целый ряд

мысленных определений для того, чтобы выделить тот будто бы непосредственный

образ мира из образа мира, дополненного человеком через познавательную

обработку. Но против этого можно возразить следующее: те мысли, которые мы

привели, не должны были как-нибудь характеризовать этот образ мира, не

должны были придавать ему никаких свойств или вообще что-либо высказывать о

нем; они должны были лишь так направить наше рассмотрение, чтобы оно было

приведено к той границе, где познание видит себя поставленным перед своим

началом. Поэтому нигде не может быть речи об истине или ошибочности,

правильности или неправильности тех рассуждений, которые, согласно нашему

пониманию, предшествуют тому моменту, когда мы стоим в начале теории

познания. Все они имеют только задачей целесообразно привести к этому

началу. Никто из намеревающихся заниматься теоретико-познавательными

проблемами не стоит в то же время перед - по праву так названным - началом

познавания, но имеет уже до известной степени развитые познания. Удаление из

этих познаний всего, что добыто через работу познавания, и установление

начала, лежащего до этой работы, может произойти только через соображения,

выраженные в форме понятий. Но на этой ступени понятия не имеют никакой

познавательной ценности, они имеют чисто отрицательную задачу удалить из

поля зрения все то, что принадлежит к познанию, и привести туда, где это

последнее только начинается. Эти соображения являются указателями пути к

тому началу, к которому примыкает акт познавания, но не принадлежат еще к

этому началу. Во всем, что гносеолог должен изложить до установления начала,

есть, таким образом, только целесообразность или нецелесообразность, но не

истина или заблуждение. По и в самой этой начальной точке исключено всякое

заблуждение; так как это последнее может начаться только вместе с познанием,

следовательно, не может лежать до него.

На это последнее положение не может притязать никакая другая теория

познания, кроме той, которая исходит из наших рассуждений. Где объект (или

субъект) устанавливает исходную точку с мыслительным определением, там,

конечно, заблуждение возможно и в начале, именно при самом этом определении.

Ведь оправдание последнего зависит от законов, которые кладет в основу акт

познания. Но оно может явиться лишь в течение теоретико-познавательных