Диакон Андрей Кураев

Буддизм и христианство (Часть 4)

слепой закон,

не обладающий ни сердцем, ни чувствами, которого ни упросить, ни

умолить нельзя. Человек не может дать ничего закону, чтобы получить от

него больше, он не может его любить и не может рассчитывать на

ответную любовь со стороны закона. Греческая Фемида говорила древнему

греку то, чего не знает современный христианин, что воздаяние за дела

производит не премудрый Господь, но слепой и вместе с тем разумный

закон. Религиозно настроенный христианин может молиться своему Богу

хоть с утра до вечера, может каяться в своих грехах хотя бы каждый

день, может разбить себе лоб, кладя земные поклоны, но он не изменит

этим своей судьбы ни на йоту, ибо судьба человека складывается его

делами, за которые закон Кармы приведет соответствующие результаты, и

результаты эти нисколько не будут зависеть ни от молитв ни от

поклонов, ни от покаяния' [887].

Этот символ оккультной веры стоит хотя бы нескольких минут внимания.

Во-первых, из него с неоспоримой очевидностью следует, что все

заявления оккультистов о том, что они христиане, не более чем

рекламная ложь. Для того, чтобы выдать изложенное Клизовским учение за

христианство, надо крепко забыть и о молитве разбойника, и о покаянии

Марии Магдалины, и о покаянии Давида. Евангельская притча о блудном

сыне явно ничего не сказала Клизовскому о том, как покаяние может

изменить жизнь человека. Христос же не был учеником Клизовского, а

потому в 'невежестве' Своем сравнивал Бога с любящим Отцом, а не со

слепым законом.

Во-вторых, из этого оккультного credo явствует, что к разряду такой же

рекламной лжи относится уверение Рерихов (учителей Клизовского) в том,

что они единомысленны с Оригеном. Последний не только написал трактат

о пользе молитвы, но и поддержал в нем церковный обычай его времени

троекратных молитв в продолжение дня: 'Вся жизнь христианина должна

быть непрерывной великой молитвой. Одну часть этой великой молитвы и

образует обыкновенная так называемая молитва, которая каждодневно

должна быть совершаема по меньшей мере по три раза' (О молитве, 12).

'Должно далее знать, что и преклонение колен необходимо, когда кто

собирается каяться пред Богом в грехах своих и молить Его об исцелении

от них и прощеньи их' (31).

В-третьих, обращает на себя внимание, с какой легкостью оккультисты

переходят с философских высей к повторению обычных антихристианских

пошлостей типа уверения в том, что христианская молитва есть

'разбивание себе лба в земных поклонах'.

Этой формулой почему-то принято высмеивать христиан. Но за все годы

моей церковной жизни мне не доводилось видеть ни одного христианина, у

которого были бы шишки на лбу от поклонов. А вот в Шамбале такие люди,

оказывается, имеются. 'Второй вид коленопреклонения совершают,

простираясь на землю во весь рост. Поскольку по ритуалу полагается

стукаться лбом об пол или о землю, в зависимости от места совершения

поклонов, на лбу набивается синяк и образуется опухоль, а иногда даже

рана. По особому внешнему виду опухоли и ран знатоки узнают причину их

возникновения, а также определяют, дал ли ритуал желаемые результаты'

[888].

Лишь в литературе я могу найти примеры усиленного 'биения челом' -- но

тот контекст, в котором стоят эти образы, никак не располагает к

циничности:

...Храм Божий на горе мелькнул

И детски-чистым чувством веры

Внезапно на душу пахнул.

Нет отрицанья, нет сомненья.

И шепчет голос неземной:

'Лови минуту умиленья,

Войди с открытой головой.

Войди! Христос наложит руки

И снимет волею святой

С души оковы, с сердца муки

И язвы с совести больной'...

Я внял... Я детски умилился...

И долго я рыдал и бился

О плиты старые челом,

Чтобы простил, чтоб заступился,

Чтоб осенил меня крестом Бог угнетенных.

Бог скорбящих, Бог поколений, предстоящих

Пред этим скудным алтарем!

Конечно, у Некрасова это -- стилизация ('лови минуту умиленья'), это

не столько молитва, сколько мечта о молитве... Не вполне ясно, кается

ли Некрасов перед Богом или перед народом, который молится этому