разгреб какой-то хлам и за плохо прибитой к стене доской
обнаружил
перевод Первого и Второго откровений.
Мой новый знакомый со значением взглянул на меня.
-- Вот так просто и обнаружили их? -- недоумевал я.
-- Да.
-- А сейчас они у вас с собой?
-- Нет, -- покачал головой Лобсон. -- Я решил основательно изучить их и
оставил у одного из коллег.
-- А не могли бы вы вкратце рассказать о Втором откровении? -- попросил
я.Добсон долго медлил с ответом, а потом, улыбнувшись, утвердительно
кивнул:
-- Полагаю, для этого мы здесь и оказались. Со Вторым откровением, --
начал он, -- наше обычное понимание обретает более широкую историческую
перспективу. Ведь по окончании девяностых годов завершится не только
двадцатый век, но и тысячелетний период истории, закончится второе
тысячелетие. До того как нам на Западе будет дано понять, где мы и что
насждет впереди, необходимо уяснить, что же на самом деле происходило в
течение
нынешнего тысячелетия.
-- О чем же именно говорится в Манускрипте? -- не унимался я.
-- В нем говорится, что на исходе второго тысячелетия, то есть сейчас,
мы сумеем по-настоящему понять этот период истории: определить для себя
то,что сформировалось и чем мы особенно были озабочены во второй половине
этого
тысячелетия, в так называемое новое время. До конца осознав роль
происходящих сегодня стечений обстоятельств, мы как бы очнемся от этой
вечной озабоченности.
-- А что это за озабоченность? -- не терпелось узнать мне.
Он озорно улыбнулся:
-- Вы готовы пережить тысячу лет?
-- Конечно, рассказывайте.
-- Рассказать об этом мало. Вспомните, о чем я только что говорил.
Чтобы понять историю, необходимо осознать, как развивалось наше
мировоззрение, как оно создавалось людьми, жившими прежде нас.
Понадобилось
целое тысячелетие, чтобы выработать современный взгляд на сегодняшнее
состояние дел. Поэтому, чтобы на самом деле уяснить себе наше нынешнее
положение, вам придется вернуться в тысячный год и на себе испытать все
тысячелетие так, словно, вы действительно прожили десять веков.
-- Что для этого нужно делать?
-- А я буду подсказывать.
Взглянув в иллюминатор на лежащую далеко внизу землю, я на какой-то миг
заколебался. Время уже ощущалось по-другому.
-- Попытаюсь, -- в конце концов, решился я.
-- Прекрасно, -- отозвался Добсон. -- Представьте, что вы живете в
одно-тысячном году, в том времени, которое мы называем средневековьем.
Прежде всего вам необходимо уяснить, что бытие того времени определяют
всемогущие представители христианской церкви. В силу своего положения
ониоказывают огромное влияние на умы людей. А мир, который служители
церкви
называют действительностью, является, прежде всего, миром духовным. Ими
создается реальность, в которой их представление о промысле Божием по
отношению к человечеству выдвигается на первый план.
-- Нарисуйте себе такую картину, -- продолжал он. -- Ваш отец или
крестьянин, или дворянин, и вы знаете, что всегда будете принадлежать к
этому классу. Однако, независимо от вашей классовой принадлежности и
рода
занятий, вы понимаете, что общественное положение вторично по отношению
кдуховной стороне жизни, как ее определяют церковники.
Вы открываете для себя, что жизнь -- это испытание в духе. По
объяснениям служителей церкви. Господь поместил человечество в центре
Вселенной, окруженной космосом, с единственной целью -- выяснить,
заслуживают люди спасения или нет. И в этом испытании вам надлежит
сделать
выбор между двумя противоборствующими силами -- всемогуществом Господа
иподстерегающими на каждом шагу дьявольскими искушениями.
-- Но уясните себе, -- продолжал Добсон, -- что испытание это суждено
не одному вам. По сути дела, вы сами не можете определить, праведны вы
всвоей жизни или грешны. Это компетенция служителей Церкви - им дано
право
толковать Писание и на каждом шагу говорить вам, поступаете ли вы, как
предписано Господом, или вас водит за нос сатана. Если вы следуете
указаниям
священнослужителей, то вас уверяют, что наградой вам будет жизнь после
смерти. Но если вам не удастся держаться предписанного ими курса,
тогда, что
ж...