Джеймс Редфилд

Селестинские пророчества (Часть 1)

в кино, сценарий для которого мы пишем в молодые

годы.

Потом мы повторяем эту сцену в повседневной жизни вновь и вновь и даже

не

замечаем этого. Мы знаем лишь, что с нами постоянно случается одно и то

же.

Проблема в том, что если мы постоянно повторяем одну и ту же сцену, то

нет

возможности прокрутить другие части кинофильма нашей реальной жизни --

увлекательного приключения, отмечаемого стечениями обстоятельств. Играя

одну

и ту же роль, чтобы завладеть энергией, мы останавливаем весь фильм.

Санчес притормозил и осторожно провел грузовичок через несколько

глубоких выбоин на дороге. Я ощутил разочарование. Мне не удалось до

конца

понять, как действует ролевая установка. Я чуть было не начал изливать

перед Санчесом свою душу, но что-то меня остановило. Я понял, что

по-прежнему чувствую отдаленность от него и мне не хочется полностью

раскрываться перед ним.

-- Вы поняли? -- спросил падре.

-- Не знаю, -- бросил я. -- Я не знаю, есть ли у меня ролевая

установка.

Он сочувственно взглянул на меня и громко расхохотался.

-- Неужели? -- воскликнул он. -- Почему же в таком случае вы всегда

такой замкнутый?

Уяснение прошлого

Дорога впереди сужалась и огибала отвесную каменную скалу. Машина

несколько раз подпрыгнула на больших булыжниках и продолжала медленно

продвигаться по горному серпантину. Могучие серые вершины Андов тонули

в

белоснежных облаках.

Я бросил взгляд на Санчеса. Он напряженно пригнулся к рулю. Уже большую

часть дня мы преодолевали крутые подъемы по узкой дороге, которая из-за

осыпей становились еше уже и опасней. Мне очень хотелось расспросить о

ролевой установке, но ситуация, похоже, была неподходящей. Санчесу,

видимо,

нужны были все силы, чтобы вести машину, и к тому же я точно не знал, о

чем

спрашивать. Я дочитал оставшуюся часть Пятого откровения и обнаружил в

нем

многое, о чем говорил Санчес. Меня привлекала мысль об избавлении от

моего

способа подчинения себе других людей, тем более, если это ускорит мою

эволюцию, однако мне по-прежнему был непонятен механизм ролевой

установки.

-- О чем размышляете? -- спросил Санчес.

-- Я закончил Пятое откровение, -- объяснил я. -- И все думаю об этих

ролях. Из ваших слов следует, что моя роль имеет какое-то отношение к

моей

замкнутости?

Ответа не последовало. Священник, не отрывая глаз, смотрел вперед на

дорогу. Впереди, метрах в тридцати, дорогу перегородил могучий джип. На

каменном утесе, метрах в пятнадцати от своей машины, стояли мужчина и

женщина. Они тоже смотрели в нашу сторону.

Санчес остановил грузовик, какое-то время разглядывал их, а потом

просиял:-- Я знаю эту женщину, -- сказал он. -- Это Хулия. Все в

порядке.

Давайте поговорим с ними.

Они были смуглолицы и походили на перуанцев. Мужчина выглядел примерно

лет на тридцать, женщина была постарше -- лет пятидесяти. Когда мы

вышли из

кабины, она направилась к нам.

-- Падре Санчес! -- радостно воскликнула она, подходя ближе.

-- Как дела, Хулия? -- приветствовал ее Санчес. Они обнялись, потом

Санчес познакомил меня с ней. Хулия, в свою очередь, представила нам

своего

спутника -- Роландо.

Не сказав больше ни слова, Хулия с Санчесом повернулись к нам спиной и

направились к утесу, где женщина до того стояла с Роландо. Молодой

человек

пристально взглянул на меня, но я инстинктивно отвернулся и двинулся за

Хулией и Санчесом. Парень последовал за мной. Было такое впечатление,

что

ему что-то от меня нужно. Он выглядел молодо: густые волосы и почти

мальчишеское смуглое лицо с нездоровым багровым румянцем во всю теку.

Мне

почему-то стало не по себе.

Пока мы вместе шли к краю утеса, парень несколько раз поглядывал на

меня, словно собирался что-то сказать, но я каждый раз отводил глаза и

убыстрял шаг. Он так ничего и не сказал. Когда мы подошли к краю

обрыва, я

сел на выступ скалы, чтобы он не смог устроиться рядом. Хулия и Санчес

расположились на большом валуне метров на восемь выше.

Роландо сел поблизости от меня. Я чувствовал себя неловко от того, что

он все время смотрит на меня, но в то же время меня в какой-то степени

разбирало любопытство. Поймав мой взгляд, он заговорил: