я замечал, что работаю ногами по разному. Пра-
вая нога двигалась как-то округло и мягко. Иногда в ней проскальзывало
мое, родное. Но чаще всего движения были похожи на движения Павитри-
на. Левая нога двигалась по-Славиному. Говоря про этот удар, который он
увидел у одного парня, и который ему понравился, он противопоставил
его мне, задев меня акцентом на том, что я его не умею делать. Сначала
я и не хотел и начинать пробовать делать этот удар. Но со временем
как-то я начал пробовать, все равно относясь к нему отрицательно из-за
формы его презентации. Но вскоре я начал замечать, что даже если в тре-
нировках у меня наступал разрыв, во время очередной так же негативно
относясь к этому удару, я его начинал делать так, как как будто он был
моим. Как будто я был Славой или нес на себе часть его тела, задающую
мне траекторию движения его ноги. Было такое чувство, что этот удар сам
разовьется у меня, даже если я его не буду нарабатывать. Любовь, расту-
щая у меня к этому удару, стирала мой первоначальный негатив, и я начи-
нал его осваивать с другими эмоциями, вложенными в него.
B августе, стоя на огороде, я вдруг почувствовал толчок в
грудь. Одновременно с правого полушария как бы что-то в виде наискось
лежащего пласта снялось, значительно облегчив мою голову. Одновременно
родилось понимание того что мне нужно делать: мне нужно действовать. И
начать надо, как подсказывало чувство, возникшее в результате освобож-
дения головы, с Павитрина. До армии и в ней у нас с ним шла постоянная
переписка, от которой у меня осталось множество его писем, в которых
он каялся мне во всех его грехах. Спустя 2 года после начала моего
стресса во время одной встречи он попросил меня вернуть ему его пись-
ма. Недоумевая и почувствовав что-то неладное, я спросил у него зачем,
хотя и не собирался ему препятствовать в этом. 'Я боюсь, что если КГБ
вдруг начнет у тебя делать обыск и найдут у тебя эти письма, мне доро-
га в него будет закрыта'. Он собирался идти в него работать. Я, стиснув
зубы, так как почувствовал какую-то неискренность, отнес ему все пись-
ма, какие мне попались под руку. Но еще около десятка его писем я обна-
ружил после. В том числе и таких, в которых было нечто интересное. Сей-
час, стоя на огороде, я почувствовал, что одно такое письмо надо от-
нести Трифону Сигизмундовичу, жаловавшемуся мне как-то на Вадима. Я
сбросил в почтовый ящик его отца его письмо, написанное им мне еще в
Калинин, которое он, начав плачем о своем биче -тщеславии, закончил
посыланием всех на три буквы, в этом употреблении становящихся невесе-
лыми. 'Это письмо правильно направит ваше внимание, Трифон Сигизмундо-
вич, и остатком того ремня, из которого вы сделали ему набойку на
дверной косяк, вы выпорете его и перестанете у меня вызывать соболез-
нования по поводу его лени', -дописал я Трифону Сигизмундовичу. После
сбрасывания этого письма 2 дня у меня болела голова. Сама боль была не
большой, хотя и не слабой. Просто я к ней привык. Я просто ее чувство-
вал. Переживал я за то, что как мне казалось, я причинил Павитрину
стресс, мешающий мне сейчас жить. Зная от Оли о том, что Трифон Сигиз-
мундович прислал из Киева посылку со стереофоническими иглами и помня
то, как до начала наценок я отдал Вадиму новую (и последнюю) иглу из
коплекта запчастей для купленного матушке на день рождения проигрыва-
теля -он не просил ее у меня, а с чувством сказал, что его игла стер-
лась, зная, что у меня есть запасная (отдавал деньги Вадим, как очищал
свою душу) я пошел к нему попросить иглу.
-У меня нету.А ты купи в магазине простую, какие есть и вставь
спичку между иглой и головкой,-сказал он с довольной улыбочкой на ли-
це. Я не сказал ему, что знаю о посылке Трифона Сигизмундовича. Моя го-
ловная боль исчезла, и я за него успокоился. 'У него изменилась сущ-
ность',- говорил он тогда своим родным, как я узнал после.
Приехала сестра с Сахалина. Ее приезд оставил одну боль, так как
взаимопонимания не было. Мне казалось, она мне не верит.
Шри Ауробиндо.
Этот год мне подарил и его. Какую роль сыграет он в моей жизни, я
еще и понятия не имел. Я поглощал Сатпрема, как вампир. Давно замечая,
что я не могу читать никого, кроме экстрасенсов, я читал только их.
Мысль простых смертных скакала так, что требовалось недюжинное напря-
жение внимание, чтобы ее держать в поле своего зрения. У экстрасенсов
же