Всеслав Соло

Переодетые в чужие тела (Часть 1)

терять, ты

свободен и счастлив этим во всех остальных своих жизненных проявлениях.

Приближения и защиты диссертаций, звания и должности, престижные работы

за границей и весомые заработки -- никогда не стояли в одном ряду у Василия

Федоровича с этим воспоминанием детства, оно всегда значилось в заглавном

ряду его переживаний, всегда главенствовало и вело. Можно сказать, что все

вдохновение жизни Василия Федоровича звучало аккордом трех не испачканных

дней. И может потому, в основном, профессор игриво и ласково любил только

джаз: сквозь всю его жизнь, сквозь все его мелодии жизненных ситуаций

выводился мотив словно трех нот -- мотив трех незабываемых дней, вся жизнь

его была импровизацией на их непорочную тему. Он и сегодня, вскочивши с

дивана, понял, что он снова оказался на пути к заветной цели: 'Скоро

состоится для него получение дружбы 'Лоли'. И может быть это будет великое

счастье, если этому кто-то помешает!..'

Юлия была приятно удивлена, что отец ее, 'рыцарь чести', как она всегда

говорила в его адрес, когда он, в очередной раз, сдерживал атаку

'соблазнителя' -- молодого человека на ее 'целомудрие', так вот, она была

удивлена в этот день услышанному от папы:

-- Нравится ли тебе, дочь моя, -- ласково и торжественно сказал он за

утренним питием ко-фе, -- кто-нибудь? Есть ли у тебя сердечные взгляды на

кого-то из мужского племени?

-- Отчего же так витиевато? -- спросила Юлия. -- Уж не сам ли ты хочешь

тем самым объясниться мне, что ты желаешь жениться?

-- Сам? -- коротко спросил отец и насторожился.

-- Вот это да! -- удивилась еще больше дочь, -- 'рыцарь чести'

закончился! -- и шутливо добавила: пора 'спихнуть' и дочь в сторонку, чтобы

не мешала супружеской жизни?

-- Юленька! Как ты можешь так говорить, откуда, с чего такие выводы? --

обиженно отодвинув чашечку кофе от себя, сказал профессор, выказывая тем

самым, что ему дискомфортно продолжать питье при таком отношении к отцу.

-- Интересно! -- воскликнула она, -- значит я буду наблюдателем, немым

созерцателем вашего семейного счастья?

-- Не наблюдателем, а участником, -- немного огрызнулся отец.

-- Ах да! Она меня удочерит, обласкает и

будет воспитывать.

-- Не иронизируй, Юлия! Я не собираюсь никого приводить в дом.

-- Извини, папа... Но тогда я ничего не понимаю... Хотя... Это еще мне

кажется грустнее, в какой-то мере... Ты уйдешь к ней?

-- Никуда я не уйду, мы будем продолжать жить вместе, Юлия, -- строго

сказал отец.

-- Ты передумал, папа? Из-за меня, да? Прости меня, не обижайся,

пожалуйста, -- засуетилась дочь.

-- Я не передумал, но ты не ответила на вопрос, Юлия! Я серьезно тебя

спрашиваю: есть ли кто у тебя?

-- Отношений ни с кем и никаких нет, конечно же, но...

-- Что?

-- Один человек нравится, даже не знаю чем, не могу объяснить, но...

-- Почему опять 'но'?

-- Не нашего круга он.

-- Я его знаю?

-- Да.

-- Близко?

-- Не то чтобы так, но встречаешься с ним периодически.

-- Может все-таки назовешь его и не будешь выражаться витиевато?

-- Какой хитренький ты, папа! -- воскликнула Юля. -- Самому значит

можно, да!? -- улыбчиво заглянула в глаза профессора дочь.

-- Ладно. Можешь не называть, -- отмахнулся рукой от дочери Василий

Федорович и встал из-за кухонного стола, намереваясь пройти в свой кабинет.

-- Ну хватит тебе, не обижайся, пап, -- немного покраснев и опустивши

свой взгляд на стол, извинительно и ласково проговорила Юля, -- я разберусь

хорошенько и обязательно тебе скажу, честное слово, -- сказала она и на

мгновение взглянула в глаза отцу, чтобы проверить его реакцию.

-- Ты как ребенок, Юленька! -- размашисто и удивленно развел руками в

стороны профессор.

-- Ты абсолютно прав. В этом я и в самом деле еще маленькая девочка, --

оправдалась Юля и лукаво посмотрела на отца исподлобья.

-- Раз так, то по логике: большие учат маленьких. Будем учить, --

твердо и даже Юле показалось, что не шутя, сказал Василий Федорович и

отправился к себе в кабинет...

Замысел

Когда профессор покинул интегральную фирму 'Обратная сторона', то он

совершенно ни о чем не догадывался, не мог себе и вообразить даже, что

именно неотступно и практически неотвратимо теперь означало его посещение