Всеслав Соло

Переодетые в чужие тела (Часть 1)

но он, как казалось ему, принялся

готовиться к лучшему. Аршиинкин-Мертвяк почему-то был совершенно уверен в

том, что ему позвонят и осведомят о хорошем результате. В какой-то мере

многоопытная интуиция не подводила его...

Когда профессор покинул интегральную фирму 'Обратная сторона', Ворбий,

долго и тщательно размышлял. Он несколько часов подряд сидел в кресле, ходил

по кабинету взад и вперед, наводил справки о профессоре, проводя короткие

иносказательные переговоры по телефону с расширенной сетью своих

осведомителей-агентов, тайных зазывал, периодически подключал к своим

размышлениям компьютер и вычерчивал на блокнотном листке таинственную схему

выводов в символах и начертаниях, понятных только ему одному.

Наконец внутренне он воодушевленно и дерзко на что-то решился. Это было

ясно потому, как Георгио Фатович набирал очередной телефонный номер --

сосредоточенно и безвозвратно, совсем не так, как он это делал до этого в

течение всего вечера: выдерживая и обдумывая паузы перед каждой очередной

цифрой.

-- Алло. Я слушаю вас, -- послышалось в трубке после томительно и

многочисленно повторенных мелодичных гудков.

-- Алло, -- многозначительно, бархатным голосом произнес Ворбий, --

Алекс? Это вы? -- заискивающе поинтересовался он.

-- Да. Что так поздно? -- лениво, но строго ответил на том конце

провода мужской голос.

-- Очень прошу вас извинить меня, господин Маприй, но некоторые

обстоятельства...

-- Что-то случилось? -- насторожился голос.

-- То, что случилось, -- весьма ординарная проблема и ее можно легко

аннулировать, для этого я не стал бы беспокоить вас, но...

-- Так если ничего не случилось, тогда что же это за такое супер 'но',

которое, все-таки, как я понимаю, составляет проблему для вас, а значит,

проблема есть. Я правильно понимаю вас, Георгио Фатович?

-- Проблемы нет. Но она может оказаться, если мы кое-что с вами обсудим

и на кое-что согласимся.

-- Хорошо. Поднимитесь ко мне в кабинет через минут... пятнадцать. Но

скажите хоть, господин Ворбий: это дурно 'пахнет' или вкусно?

-- Вкусно, вкусно, господин Маприй, единственное...

-- Не выражайтесь слишком размыто.

-- Дело за принципами фирмы. Возможно, мы найдемся их откорректировать.

-- Понятно. Если это чересчур, то я заранее против. Впрочем, приходите,

но ничего не обещаю. Лучше стабильно и медленно подниматься, чем быстро,

неведомо, но угодить в штопор, пойдя на мертвую петлю.

-- Поэтому, вы понимаете, я и прошу аудиенции, Алекс.

Привыкший соблюдать субардинированность и статусную дистанцию, Георгио

Фатович, пунктуально, ровно через пятнадцать минут, постучался в отливающую

зеркальностью лакированную дверь кабинета Алекса Маприя -- своего

компаньона, владельца контрольного пакета акций Интегральной фирмы 'Обратная

сторона' и своего строгого шефа: над дверью высветилось электронное табло с

надписью 'Войдите', послышалась серия металлических щелчков и жужжание

электромоторов, встроенных в скрытую конструкцию двери. Ворбий вошел в

кабинет. Алекс Маприй -- сухощавый, подтянутый человек, ближе к пятидесяти

годам на вид, с заостренным носом и умными, всегда прищуренными глазами,

короткая стрижка его черных волос поблескивала многочисленными седыми

нитями. Несмотря на интересы, чьи-то или свои, в любом разговоре Алекс

Маприй был всегда короток, и если эмоционален, то строго. Он имел большое

мнение о себе, и все-таки иногда бывал и душевным человеком, но и в такое

время, если присмотреться и проанализировать, то его душевность возникала

всегда продуманно и дальновидно. Деньги, хорошая жизнь, власть -- ведущие

начала его сердечности к окружающим, но и всегда его слабости, правда, в

трудные минуты, когда кто-либо пытался этим воспользоваться в собственных

корыстных целях, скажем, через предложение хороших прибылей склонить на свою

сторону, Алекса Маприя всегда выручала его эгоистичность, и он успевал

раньше поссориться и разорвать отношения с таким человеком, нежели что-то

могло у него с ним получиться из каких-либо результатов, и как ни странно,

это врожденное эгоистическое начало, (возникшее оттого, что он очень

бедствовал в молодости), весьма часто спасало его, выводило из очередной

авантюры, но и мешало нередко, когда, все-таки срывалась совершенно явная