на девушку.
-- Вы сегодня какой-то другой, Миша, -- наконец-то печально произнесла
девушка уже за питьем чая.
-- Мне кажется, я всегда был таким.
-- Неправда.
-- Разве что-то существенно заметно во мне иное, большее, нежели
переживание за вас, Юленька?
-- Вы сегодня ни одного разу не улыбнулись, Миша.
-- Хорошо. Я попробую, -- и молодой человек натужно обнажил на своем
лице улыбку.
-- Нет. Это улыбнулись не вы.
-- Но это я, Юленька, -- словно оправдываясь, сказал молодой человек,
заметно обеспокоившись, -- Я, -- улыбнулся, будто подтвердил он.
-- Во всяком случае, раньше вы улыбались не так, Миша. Ведь мне совсем
не захотелось улыбнуться вам в ответ. Хотя... Весь мир теперь для меня -- не
так.
-- А хотите, я вам прочту стихотворение, Юленька?
-- О чем?
-- О стихах не говорят, их... читают.
-- Хорошо. Почитайте..., пожалуйста, -- за-думчиво согласилась девушка.
Молодой человек аккуратно отставил недопитую чашку чая в сторону и,
облокотившись одной рукой на подоконник, а другой о край кухонного стола,
рассматривая что-то в ночном кухонном окне, заговорил:
Похоже, капает листва:
Распластанные
капли
листьев...
А я у свежего листа
Бумаги белой.
Так же -- вместе:
Бумага,
Я -- мой парк раздумий.
Бумаги много очернило
Любовно
Едкое чернило.
Но осень, разве же в ином?
Она, слезится за окном,
Она -- воятель мертвых мумий!
К живому тянется всегда,
Но откровенная беда:
В ее любви,
В дождливых ласках --
Живые умирают краски...
Люблю, люблю я белый лист,
Глядишь, и лист уже не чист...
Что,
Все способно изменить?
Лишь то,
Что может все губить?
Всегда, везде,
И даже в ласках
Рождаются
И гибнут краски...
-- Откуда?.. Откуда вы эти стихи знаете? -- немного помолчавши после
того, как молодой человек закончил чтение, настороженно спросила девушка.
-- Стихи принадлежат всем и сочиняют их все от какого-нибудь лица,
выражая, -- сказал молодой человек.
-- А вы... гораздо сложнее, чем я думала, Миша. Но, все-таки..., это же
стихи моего папы, откуда они вам известны?
-- Здесь нет ничего таинственного, Юленька! Просто... ваш отец как-то
подарил мне их. А вам подумалось что-то другое?
-- Нет. Скорее всего так. Но почему именно вы, вам? -- задала вопрос
Юля, будто самой себе вслух.
Молодой человек уловил это в интонации девушки и не стал отвечать.
-- А знаете, -- снова заговорила Юля, -- уже довольно поздно... --
определилась она.
-- Понимаю, конечно... я сейчас ухожу, -- торопливо оправдываясь,
сказал молодой человек.
-- Нет, нет!.. Вы меня не правильно поняли... Не так как я хотела, -- в
свою очередь оправдалась девушка, -- я имела ввиду -- 'поздно', но это не
значит, что вам пора уходить. Скорее... Вам поздно уходить. Оставайтесь
спать здесь, у нас, я постелю вам в гостиной. Хорошо?
-- Хорошо, Юленька.
-- Вы остаетесь?
-- Да.
Обоюдное согласие
На следующий день, утром, Юля чувствовала себя уставшей так, будто
ребенку запретили входить в излюбленную комнату, но все-таки, переспавши с
несчастьем, бедою отца, девушка могла теперь произвести более взвешенный
анализ случившегося.
Но вдруг, еще одевая халат в своей комнате, ей послышалось, что кто-то
находится в папином кабинете...
Осторожно вышла она из спальни, остано-вилась и прислушалась к закрытой
двери напротив. Девушке мнительно казалось, что кто-то или что-то теперь
пристально притворяется тишиной.
И вот, действительно, и в самом деле послышалось шуршание бумаги и...
медленное движение... конечно же ящика стола!..
-- Кто там? -- негромко, сглатывая взволнованность, спросила Юля, не
решаясь открывать дверь в комнату отца, чтобы не спугнуть, возможно
возвращение счастья, (отец в кабинете -- почему-то, девушка была абсолютно
уверена в этом)!..
У нее на сердце было так же, как если бы это был там он, и в самом деле
-- отец.
Но снова сосредоточилась тишина.
Тогда девушка медленно и осторожно попятилась назад и ускользнула в
свою комнату, словно играя в прятки, прикрыла дверь -- пусть папа найдет.
Не через долго, отчетливо уловилось: кто-то, будто ощупывая каждый свой
шаг -- 'точно' вышел из