Всеслав Соло

Переодетые в чужие тела (Часть 1)

-- как это обычно

говорят в таких случаях, -- пытаясь защититься улыбкой неудачно искривившей

ее приветливые губы, сказала она.

-- Не надо так, Юленька. Все будет хорошо. Все должно быть хорошо,

обязательно. Я помогу вам, чем только смогу.

-- А знаете, -- грустно и задумчиво обратилась девушка к Мише, -- я

сейчас, только что, подумала... Можете вы остаться жить здесь, пока не

вернется папа.

Они смотрели глаза в глаза, словно угадывая намерения друг друга.

-- Вам покажется смешно или удивительно, Юленька, но я... только что

подумал об этом же, -- сказал Миша.

Находка

Сразу же после завтрака Миша ушел, как он объяснился, 'на тренировку и

по делам', и Юля оставалась дома одна. Сегодня у девушки был выходной.

Вначале, ей вспомнилось -- она забыла спросить у Миши, что он делал в

папином кабинете и... с кем и о чем потом говорил по телефону, когда она

стояла в прихожей и справлялась со своими переживаниями? Девушка откровенно

посетовала на собственную неуклюжесть общения и забывчивость.

Потом Юля, проходя мимо двери в кабинет отца, остановилась возле нее и

долго, переполняемая печальными чувствами одиночества, не решалась на

действие, прислушивалась. В кабинете оставалась неподкупная для сомнений --

отчетливая тишина.

Продолжительно убеждая и объединяя себя в своем устремлении, Юля,

все-таки покорила отношение к двери у себя в душе, что позволило девушке

открыть эту дверь и наконец осторожно войти в кабинет.

Первое, что бросилось в глаза девушке, пер-вое, на чем остановился ее

изучающий расположение вещей и предметов в папиной комнате, взгляд, это не

задвинутый до конца один из ящиков стола.

Юля медленно приблизилась к столу: ящик едва заметно прищемил какую-то

книгу и потому оставался не полностью закрытым.

Девушка быстро наклонилась к столу, но замерла на мгновение...,

медленно и боязливо потянула она рукой подозрительный ящик на себя,

выдвинула его.

Она взяла в руки эту книгу, небрежно вмес-тившуюся в ящик при чьей-то

спешке или неаккуратности, и разлистнула ее в самом начале: 'Дневник' --

завороженно понял девушка, -- 'Папин дневник!'

Юля попятилась назад, перелистывая эту, довольно увесистую книгу и

машинально присела на папин диван.

'Но разве это возможно читать?!' -- подумала она и захлопнула дневник,

-- 'А если... прочитав... я смогу помочь папе?' -- тут же появилась новая

мысль и стала сражаться с первой.

Несколько минут девушка сидела на диване практически неподвижно,

озадаченно. Она присутствовала в состоянии ребенка, когда родителей дома

нет, а он разыскал заветное варенье, которое запрещено есть без ведома, но

очень хочется, и в ребенке идет борьба воспитания и страсти.

В Юле победила страсть.

Она разлистнула дневник и начала прис-тально читать записи отца с

самого начала:

Мой дневник в приличной степени ретро-спективен, в нем я больше излагаю

и раздумываю всегда гораздо позже, чем те или иные события происходили в так

называемой общепринятой реальности.

Данные несоответствия временных плоскостей и помогают мне озадачивать

мой разум, вести эти записи.

Еще в ранней молодости я задумывался над тем, Что есть правильнее,

нет..., сказать будет гораздо точнее -- задумывался над тем: Что есть Ближе

мне самому относительно общества. По тому что социальная, общепринятая

правильность обязательно предусматривает канон, что-то

несдвигаемо-незыблимое, которое всегда является относительным кого-то или

чего-то, удобным кому-то или чему-то, необходимым как степень существования,

в данном случае существования тех, кто является хозяином правильности, их

существования. Но такое не всегда совпадало с моими видениями Мира.

Я же задумывался над тем: что есть ближе именно мне, а значит,

правильнее именно для меня, а не для всех.

Что есть ближе именно мне: совокупление чувств с разумом или разума с

чувствами?

Ответ на этот вопрос играл для меня существенную роль в жизни, ибо и

самой жизни-то моей как таковой могло бы не состояться, в духовном понимании

этого, если бы я не решил тогда поставленную перед собой задачу.

И я рассуждал приблизительно так: если предположить, что чувства

совокупляются с моим разумом, то родится дитя-эгоист, ограниченное пределами