притязаниями на еще не присвоенное.
Жить человеком, раздирающим свои слипшиеся глаза, прозревающим слепцом?
Но если предположить, что разум совокупляется с чувствами, тогда
появляется на свет зрячее дитя, но откровенно, осознанно прищурвающееся
чуть-чуть или же сильно, и тогда любой может признать его за своего.
Мне было ясно, что я выбираю разум, опло-дотворяющий чувства.
Но возникла проблема!
Где мне было взять разум, когда я, в те, юнценосные годы своей жизни,
жил в основном среди множества 'однояйцовых' подростков, да и сам -- обладал
только лишь острыми или туповатыми лезвиями чувств и не больше.
Все-таки, всплески чувств формировали мой разум!
И однажды, мною, раз и навсегда, было ре-шено: я понял, что окружающие
меня тогда люди переводили свои чувства, формировали в разум открыто,
естественным для их понимания порядком, то есть, они излагали разум только в
известных, освоенных пределах своих чувств, которые лишь и являлись
аккумулятором появления разума, его поведения и порядка -- логической
развертки. Они не запоминали, не накапливали опыт, потому что выбалтывали
его, эмоционировали.
Для меня стало не секрет, что опыт остается и помнится лишь тогда,
когда он подкреплен не выброшенной энергией чувств во вне себя и любое
действо, которое не подкреплено не проявленной энергией чувств, способно
повториться опять в большей или меньшей степени, а значит проявить
повторение, даже повторения ошибок!
Я же для себя начал усваивать иной порядок вещей.
Да, так же как и у окружающих меня людей мой разум продолжали
формировать чувства, но я не делал этого открыто, я стал учиться
пере-плавлять свои чувства в разум скрытый, как его я условно именовал про
себя, и мои чувства все больше превращались из угнетателей и поработителей в
своеобразных доставщиков, прислугу, приносителей разума не проявленного,
разума скрытого, о котором я умел стойко молчать.
Позже пришло время, когда я сам оживлял те или иные чувства, вызывал их
с помощью скры-того разума, если находил пробел опыта, логики в последнем.
Чувства, подчиняясь разуму, лишь только в пределах его, найденного мною
пробела, проявляли себя и доставляли радость нового, осознанного осознания,
и там, где отсутствовал опыт, где когда-то зависал замеченный мною пробел,
туман в разуме -- становилось ясно и все понятно и это место моего разума
уже не требовало более прояснения, оно не тревожило, не досаждало, не
повторялось.
Я становился обладателем пространства, которым обладал пробел в моем
скрытом разуме, пространства, в котором помещался пробел и я заполнял его
прибывшим опытом, и пробел пе-реставал существовать навсегда.
Вероятность повтора одной и той же ошибки более не угрожала мне.
Я теперь не ожидал своих ошибок, а я намеренно совершал их сам и
потому-то они более не повторялись.
Состояла ли трудность в выявлении пробелов?
Нет!
Это было совершенно легко.
Дело в том, что мой скрытый разум походил на своеобразный остров,
который разрастался среди бесконечного, окружающего этот остров, единого
пробела, и я, как бы отсушивал, присваивал, отвоевывал с помощью моих
воинов-чувств пространство, которым владел пробел, и остров моего скрытого
разума увеличивался в размерах.
Как определял я, какое очередное пространство отвоевать у пробела, а
какое нет?
Эта механика была тоже не сложной. Ведь я только всасывал чувства те,
которые считал не-обходимыми -- остальные просто не возникали.
Пробел для меня значил ни что иное как сплошное сражение чувств. Лишь
те чувства, к которым я как-то выражал свои отношения и всасывались в меня,
и только они становились моим скрытым разумом.
По каким критериям я измерял свои отношения или не отношения к
чувствам?
И это оказывалось просто: если то, что встре-чалось, как-то
приближалось ко мне, напраши-валось, не имело ничего общего с моими
намерениями -- я отворачивался от этого и обяза-тельно забывал, не
реагировал; но, если встреча-лось то, что было мне необходимо в развитии
тела и души моих, и оно гармонировало с моими намерениями, не восхищало, не
страшило, не мучило мечтами об обладаниях -- я брал это, принимал этот поток
воинов-чувств и обратно уже не выпускал, не выказывал, не выдавал
пе-ребежчиков