Всеслав Соло

Переодетые в чужие тела (Часть 1)

в рамки социума -- но пугался подобных мыслей

Аршиинкин-Мертвяк и заставлял их замолкать, и они отпускали его, на какое-то

время, но снова и снова являлись эти мысли к нему и укоряли за не

гостеприимство с его стороны, и тогда он обнажал их в своем дневнике.

Когда он видел Юлю в обществе какого-нибудь очередного поклонника, то

всячески старался либо ему понравиться, либо отыскать в нем будущего врага и

каким-нибудь образом отговорить 'наивную' дочь от общения с ним. Теперь

Василий Федорович жил в достатке: и машина и дача, множество импортных

вещей, счета в банках, -- все имелось 'для дочери'.

... Зимним солнечным утром воскресного дня, привычно, в девятом часу,

исполняющий обязанности профессора психологии столичного университета

Василий Федорович Аршиинкин-Мертвяк, по кличке Мертвец в студенческой среде,

вышел из подъезда того самого дома, что по соседству с Таганкой, сел в

собственный автомобиль 'БМВ', и лихо скульнули задние колеса машины, когда

ее хозяин резко нажал педаль акселератора. Автомобиль через несколько

мгновений выскочил из крохотного дворика и скрылся за углом соседнего дома

разматывать привычный клубок дороги в такой день.

Василий Федорович ехал за город на свою дачу. Одет он был в утепленный

черного цвета лыжный костюм и думалось ему на редкость сегодня легко, не

одолевали мрачные мысли о до-чери. Сейчас, когда он мчался уже по объездной

кольцевой дороге, Юля еще спала дома, потому что Василий Федорович, не

отрываясь от управления автомобилем, дважды успел позвонить к себе домой по

недавно приобретенному им японскому радиотелефону. Звонками он как бы

убеждал себя. 'Я ей верю. И потом, -- думалось Василию Федоровичу, --

Юленька сегодня безоговорочно обещала мне: никуда не ходить и ни кого не

принимать до шести часов, до моего вечернего возвращения. У нее много работы

по дому, да и английский займет немало времени -- жаль, что ускоренный курс

Илоны Давыдовой быстро осваивается!' -- размышлял Василий Федорович и в

конце концов он поймал себя на мысли, что абсолютно забыл о дочери и

вспомнил о ней только тогда, когда уже въехал в коттеджный поселок, где и

располагалась его дача. Определенное время пути профессор был предоставлен

сам себе, что давно не случалось, и здесь его фантазия впервые разыгралась

вольно и властолюбиво. Василий Федорович воображал себе: как если бы он,

вдруг -- смог, по волшебству, прямо сейчас, оказаться молодым и красивым

человеком, тогда бы 'к черту диссертации и прочие университетские шалости!'

-- думалось ему, зажил бы при сегодняшнем достатке своем легко и

непринужденно, как полагается. И так размечтался Аршиинкин-Мертвяк за рулем,

что страшная мысль, из тех, которые мучили его, подкралась и заставила снова

вспомнить о Юле. И по коттеджному поселку он ехал медленно, словно опасался

собственного порыва обезумевшей фантазии, которая, казалось, могла в любую

секунду подавить своего породителя и ввергнуть его в свои уродливые

проявления, где нету старого и некрасивого профессорского тела, а есть

молодое и крепкое, и ринулось оно жить, да еще как!.. 'Нет... Успокойся...

Достаточно...' -- сосредоточивался Василий Федорович.

Когда он добрался до окраины поселка и уже почти подъезжал к

спортивному комплексу, он совсем успокоился и взял себя в руки.

Сегодня предстояло: поиграть несколько партий в большой теннис, 'если

выдержу' -- подумал профессор, попариться в финской бане, подумать в

шахматы, прогуляться в лесу и, немного отдохнувши у себя в коттедже --

ринуться снова на автомобиле в Москву.

-- Удачного воскресенья вам, Василий Федорович! -- вежливо улыбнувшись,

сопутственно пожелал профессору высокий и крепкий молодой человек, подавая

ему полотенце.

-- Здравствуй, Миша! -- приветливо похлопав парня по плечу ладошкой,

задумчиво проговорил Василий Федорович. -- Нам активно отдыхать, а тебе

работать!

-- График есть график, и сегодня моя смена, -- бойко и уважительно

отчеканил молодой человек.

-- Ладно. Передал бы свой гр-р-афик, -- шутливо и подвижно заговорил

Аршиинкин-Мертвяк, -- кому-нибудь, да к нам, в университет, на мой

факультет, а? Что скажешь?

-- Василий Федорович! -- словно попросил пощады в игривой интонации