Всеслав Соло

Скоморох или Начало Магии (Часть 1)

К примеру, у девочки, хочет она того или нет, в

конце концов -- вырастают груди... Если вы будете намеренно

исправлять свой лексикон, в данном случае слово 'хочу' заменять

на слово 'думаю', то это слово 'думаю' будет у вас выглядеть

как слово 'хочу', между 'думаю' и 'хочу' появится лишь разница

в произношении.

-- Почему же, Саша?

-- А потому что внутренне это будет звучать примерно так:

'я хочу заменить слово 'хочу' на слово 'думаю'! В основе

остается 'хочу'. Вы понимаете, остается 'хочу'!

-- Хорошо!.. А если эта внутренняя установка прозвучит

по-другому. Скажем так: 'я думаю заменить слово 'хочу' на слово

'думаю'. Тогда как?

-- Но это же будет только самообман, и не более того!

-- Почему же? -- возразил я.

-- Потому, что если вы волевым решением, а не внутренней

естественной потребностью заменяете слово 'хочу' на слово

'думаю', то это будет актом воли вашей, а значит, вы все равно

обязательно подразумеваете слово 'хочу'. Это как мальчик,

который желает, чтобы у него отросли груди!..

-- Да, -- сказал я, -- такому мальчику прежде всего надо

стать девочкой, и груди отрастут сами собой!

-- Ну, вот вы и поняли меня, -- обрадовался Корщиков.

-- Значит, все-таки -- испытания?! -- спросил я.

-- Ничего не поделаешь! -- ответил он.

-- А вы знаете, я теперь догадываюсь, откуда у Ани такая

острота восприятия слова! -- сказал я. -- Разговаривая с вами

-- это понять немудрено!

Но Корщиков не ответил на эти слова похвалы... На диване

зашевелился спящий до сего времени мальчик. Саша подошел к

нему, присел на краешек дивана и погладил сынишку по его

крупной голове. Мальчик открыл глаза и тут же уселся молча на

диване. Его отец ловко, одной рукой натянул ему трусы. Потом он

положил возле сына стопку книг и снова вернулся к окну.

Усаживаясь на все тот же этажерчатый стул, Корщиков спросил у

меня:

-- Не правда ли, очень крупная голова?

-- Да, я об этом подумал, еще как только вошел сюда, в

комнату, и меня это удивило... В самом деле, отчего такая

крупная голова?.. Наверное, ваш сын вырастет очень умным

человеком?

-- Может быть, -- сказал Корщиков и слегка усмехнулся,

как-то очень доверчиво.

Мальчик старательно перелистывал книги, ощупывал и

рассматривал их страницы. Он совершенно не обращал на нас

никакого внимания.

-- Да, -- словно опомнился Корщиков, -- только вы, --

обратился он ко мне, -- не думайте о своей исключительности

относительно испытаний!.. Все человечество, каждый человек,

животное, птица, дерево, травинка, звезда, пылинка, -- несут

тяжкое бремя своих испытаний, необходимых только им в их

посвящении. Все, абсолютно все и все посвящаются в истину,

медленно или быстро -- не имеет значения, но посвящаются!

-- Тогда, -- удивился я, -- к чему меня было предупреждать

об испытаниях, если испытания -- присущи всему и всем на свете?

-- Маг, -- сказал Корщиков, -- тем и отличается от

про-фана, что он, Маг, нарабатывает опыт путем осознанным,

направленным, а профан, в том числе и ученый профан,

нарабатывает опыт бессознательно, методом проб и ошибок, в

лучшем случае интуитивно! Такое посвящение -- тоже посвящение,

но довольно медлительное, хотя и естественное. Оно, порою,

растягивается на баснословное количество воплощений, смертей и

жизней!.. Вы хотите остаться профаном? -- спросил Корщиков.

-- Нет. Конечно же нет, -- ответил утвердительно я.

-- Папа, я хочу молока, -- неожиданно отозвался мальчик на

диване.

-- Я сейчас, малыш, -- тут же отреагировал на просьбу сына

Корщиков. -- Извините, я только подогрею ему молока, -- сказал

он мне.

Вскоре малыш пил свое молоко вприкуску с магазинным

сухарем и поглядывал на меня, а я спросил у Корщикова:

-- А почему именно я?

-- Вы хотите сказать: почему именно вы удостаиваетесь в

Посвящении осознанном? -- пояснил Корщиков.

-- Да, я имел в виду это.

-- Как я уже сказал вам, что исключительности у вас нет,

как нет ее ни у чего и ни у кого на свете! Все и все

посвящаются в истину...

-- И все-таки, почему же именно я? -- повторил я вопрос.

-- Почему именно вы?

-- Да, да, почему? -- я теперь смотрел Корщикову в глаза.

-- В этой вашей инкарнации, -- сказал он, -- в сегодняшнем