в науке, что необходимо тебе
сегодня, и опять-таки, не потому, что ты этого захотел, а
потому, что ты об этом просто подумал...
Замечая за собой успехи в области состояния
Человека-Ветра, я на глазах у себя стал изменяться в характере.
Во-первых, меня очень злили состояния, когда я находился вне
Человека-Ветра, а поскольку этих состояний было подавляющее
большинство (да что там большинство, почти все время), я
выглядел весьма строптивым, я сказал бы даже -- агрессивным, но
это уже во-вторых! Об агрессивности -- чуть позже. Итак:
Человек-Ветер всего лишь одно-два мгновения, а потом -- весь
день, два, а то и неделю -- злость в чистом виде!
Господи! Как же это тяжело: знать лучшее, хотя бы иногда
обладать им воочию, а все остальное время спотыкаться среди
дерьма. Правда, я пытался учиться жить с ориентировкой на те
счастливые мгновения, и мне удавалось час, два, а то и
большинство дня, зачастую с остатком на следующий, выдерживать
безмятежную улыбку на лице при натиске грязи! Но это
оказывалось еще и хуже, чем когда я пребывал в злобе своей. И
вот почему: сдерживая злобу, я ее копил, оказывается! И потом
наступали такие невероятные срывы... И я, памятуя это,
отдавался первому позыву злости.
Преобладала злость! Даже окружающие меня люди стали
замечать, что 'излишне эмоционален', -- так и записали в моей
характеристике, направленной в райком партии от моего
киноначальства. Даже один мой далекий знакомый литератор
Иванов, как-то после одной из увеселительных вечеринок сказал
мне, когда мы вышли на ночную улицу: 'Не пойму, почему ты,
Серега, такой злой, может, потому, что ты -- не женат до сих
пор?!'
Да, некоторые начинали приписывать мою раздражительность
моему холостому образу жизни. Я не пытался их разу беждать. Моя
совместная жизнь с Викой проходила тайно, все больше у меня в
постели (когда я оставался в квартире один) или же в дружеских
прогулках по городу и его развлекательным заведениям. Нас мало
кто видел, в гости мы не ходили.
Конечно, моя мама подразумевала эту близость, но она
подходила к этому с точки зрения философии и предпочитала, и
правильно делала, не вмешиваться в мою личную жизнь!
Агрессивность! Сколько она причиняла страданий мне... Аня
и я иногда перезванивались по телефону, редко виделись, с
Корщиковым я виделся еще реже. Но и Аня, и Корщиков стали
замечать мою раздражительность даже в эти короткие промежутки
наших встреч.
-- Смотри, -- накажу я тебя! -- бывало хитро прищурившись,
говорил я Ане.
А я и в самом деле верил и чувствовал потаенные
возможности! Но и сомнения мучили меня, ведь я же метался! Аня
начинала защищаться от меня...
Потом я, как-то незаметно для себя, вошел в какую-то
вереницу болезней, в основном простудных: гайморит, тонзиллит,
бронхит и прочее, даже воспаление легких. Они прямо-таки
атаковали меня, и это в свою очередь прибавляло во мне силу
злобе, агрессивности, но слабости души и тела тоже...
Аня пробовала меня лечить упражнениями, какими-то
приборами, сам я не только забросил йогу, но и не делал
физзарядку, однако все старания моего добровольного доктора шли
насмарку от моего бесшабашья, вредности, я много курил! Я
изрядно похудел, побледнел. Назрела какая-то стрессовая
ситуация или же что-то другое, не знаю что, но я безвольно
катился куда-то, не в силах остановиться или притормозить.
Прошел съезд в Таганроге, я не помню, как он там
назывался, да и важно ли это!
Вокруг съезда был приличный ажиотаж.
Аня таинственно поведала мне, что на съезде, среди
профанов, присутствовали в основном все ведущие мистики страны!
И я узнал еще и то, что этот съезд регулярен, проходит один раз
в не помню сколько лет, и что на следующий форум, возможно,
попаду и я...
Я много читал литературы, соответствующей моей
устремленности: 'Основы Тибетского мистицизма', 'Тибетскую
книгу мертвых', 'Энциклопедию оккультизма' -- я просто
проглотил в один присест... Так, я познакомился со стихами
Валентина Сидорова, с его книгой 'Семь дней в Гималаях'.
-- Ну и много же путаницы у него, у Сидорова, в голове --
отзывалась о творчестве писателя Аня.
-- Ну и много же путаницы у Сидорова в голове! -- повто-
беждать.