Золотов. -- Мы не
расписывались, но все равно живем, не убегаем друг от друга,
скоро она явится, и вы познакомитесь, только, пожалуйста, --
перешел на шепот Золотов, -- вы с ней поаккуратнее.
-- А что? -- тоже прошептал я, недоумевая.
-- Ведьма, -- сказал Золотов и добавил, -- страшная.
-- В каком смысле ведьма?
-- В самом прямом.
-- Да ну?
-- Я вам говорю!.. С мертвецами, -- негромко сказал
стихотворец и огляделся по сторонам, -- общается.
-- Да уж, у вас не только стихи необычные, но и окружение
тоже, -- хвалебно сказал я, и Золотову это понравилось.
-- А вы как думали, иначе я бы никогда не написал эти
шесть стихотворений, правда,в последнее время мне что-то не
пишется, -- погрустневши, определился он и протянул мне чай в
замусоленной чашке без блюдца. -- Сахара нет, -- добавил
газетчик, -- вчера кончился. Может, сейчас Ветистова притащит.
-- А Ветистова это кто? -- переспросил я, гадливо
пригубливая чай, но делая это незаметно, чтобы не насторожить
хозяина, не оттолкнуть его расположенность ко мне. Роль
откровенного почитателя всегда сложнее роли критика.
-- Как, вы не знаете, кто такая Ветистова?
-- Нет, -- отрицательно покачал я головой.
-- Да это же она самая.
-- Кто?
-- Моя жена, а я разве вам не сказал об этом?
-- Нет. То, что у вас есть жена, вы упомянули, но что
именно она Ветистова, об этом ни слова.
-- Странно, ну да ладно, хотите, я вам свои первые стихи
почитаю, они, правда, не вошли в сборник 'Счастливый сон', --
Золотов рылся в шкафу. -- Но, сами понимаете, редактура у нас
'без слуха', так сказать, да и потом, разве можно вместить всю
мою открытую душу... печатные площади ограничены, -- надменно
произнес стихотворец, и развел руками, и важно оттопырил нижнюю
губу, в одной руке у него уже находилась тетрадка, такая же
замусоленная, как и предложенная мне кружка с чаем. Теперь
Золотов присел со мной рядышком, разлистнул эту тетрадь и
сказал: -- Вот, оно открылось -- его и прочту, напоминаю, это
из первых моих стихов.
-- Да-да, -- подтвердил я и принял внимательный вид, --
читайте.
И Золотов нараспев задекламировал:
Найти бы
пятновыводитель,
Что с неба выведет
Луну!
Померк бы
мой руководитель,
И я ко тьме бы лишь
прильнул!
Хранитель мой -- не обижайся!
Мне жаль усердие твое...
Ты мне вещаешь:
'Возвращайся!'
К тебе тянусь,
но на своем!
Я в телесах, я в низшем ранге,
под светом
извергаю
лай...
Меня ты мучаешь,
мой ангел:
оставь меня, --
не оставляй!
-- Да! -- сказал я, когда Золотов прочел стихотворение.
-- Я прочту еще одно, -- заторопился он и бегло отмусолил
пару страниц в тетрадке, приплевывая на пальцы. -- 'Дождь', --
таинственно произнес он название следующего стихотворения.
Вокруг: стоят
дома многоэтажные.
Вокруг:
деревья
взмокшие
сутулятся
враскач,
как дирижеры очень
важные.
И дождь лишь
аплодирует
распутице!
Вокруг дома жилые,
ну и что же!
А в них почти пусты
балконов ложи!..
Роятся на асфальте в лужах
капли,
да телевышка мокнет словно
цапля,
да дождь живой шумит...
Как за кулисами:
Зонты
и шелестят плащи расхожие.
На цыпочках торопятся
прохожие
скорей увидеть дождь
по телевизору...
-- И вот, еще совсем крохотное, -- не делая никакой паузы
после отзвучавшего стихотворения, засуетился, заерзав на месте,
стихотворец.
Блудник
К новой бабе мчит на 'ладе', -
Затемненные очки...
Красны, как в губной помаде,
Поворотов колпачки!
Наступило молчание. Я выдержал паузу, в которую постарался
вложить свое многозначительно одобрение, а Золотов тем временем
настороженно смотрел куда-то на пол, словно прислушиваясь к
нарастанию