Внутренняя уверенность и спокойствие. Тела своего не вижу
и не ощущаю, но присутствие сознания -- есть, и больше ничего!
Просто как-то, но начинаю перемещаться в пространстве двора
детства, как некий объем, себя не видящий. Если надо посмотреть
направо или налево, то разворачивается весь мой объем, потому
что головы нет.
Щупаю забор, соседский, чем щупаю -- не знаю. Щупаю
кирпичи соседских домов, поднимаюсь на их крышы: ощущение
нестерпимых, приятных чувств прикосновения к чему-то, давно
забытому, но близкому, родному.
Радость и восторг! Мысли все будто чувственного плана.
Попытаюсь перевести их на земной язык: 'Не буду торопиться. Я
совершенно спокоен, никуда не рвусь, буду просто рассматривать
и ощупывать'.
В стены влезать я отказался и вообще куда-либо
втискиваться. Я заглядываю через забор и думаю: 'Может ли мое
тело -- объем, пролететь отсюда до дома в глубине двора,
который расположился там уютно и привлекательно'.
Волевым усилием начинаю лететь: возникает устремленная
напряженность, беспокойство, хотя и отдаленное, я хорошо
чувствую свое желание лететь, но и восторг тоже есть, и
сильный! Но, вместе с тем, ощущается внутренняя суета.
Справа, там, вдалеке -- светятся два окна. Будто глазами
поворачиваюсь к ним, а обратно не удается: появляется
черно-белый наплыв там, откуда я их сейчас отвернул.
Потом абсолютная темнота. И наконец все исчезает. Но снова
мое тело -- вихрь, порыв к полету, но ничего не получается: то
ли энергетики не хватает опять вернуться во двор детства, то ли
слишком хочу этого?!
Потом какая-то картина, словно заставка (на телевидении),
но она плохо видна, и она тоже тает; кажется, это был фундамент
дома...
Потому хорошее, сладко-здоровое ощущение своего тела
физического и духа...
6
Снова выход!..
Как бы проплываю у себя во дворе, на футбольном поле:
неподалеку идет та самая соседка, Толстуха ('переносчик заразы
из квартиры в квартиру' в нашем доме), та самая, с которой я
перестал здороваться, но она идет без своей гадостной подруги
-- 'Щепки'. Подлетаю к Толстухе, она кинулась от меня бежать,
но убегает медленно, ватно, и я быстро настигаю ее, хватаю за
горло и начинаю душить. Она вырывается, кричит. Мысль: 'Все,
что ты делала мне плохого, теперь перейдет на тебя!..
Теперь ты будешь болеть душой и телом, как болел я
столько времени от твоего ехидства'. Она наконец-таки
вырывается и убегает от меня. Снова в теле...
Меня не видели. После того как художник осведомил о чем-то
Остапа Моисеевича, тот громко вопросил:
-- Где?!
-- Где-то здесь! -- насупившись, точно прислушиваясь,
определил художник. И мне стало немного не по себе висеть в
углу зрительного зала: возможно, что говорили обо мне, ведь не
исключено, что этот художник обладает астрально-энергетическим
'нюхом'! 'Может, покинуть зал?..' -- подумал я, но уж больно
важно мне было разведать, чем сегодня будут заниматься мои
недоброжелатели, и тогда мне намного легче будет совладать с
ними на земном плане!..
-- Купсик! -- прикрикнул на провинившегося следователя
Дьявол.
-- Га-го! -- откликнулся тот.
-- Лети в сорок пятую! -- приказал Магистр.
-- За Людочкой?! -- обрадовался Купсик.
-- За ней, Купсик, за ней! И быстро! -- властно
распорядился Дьявол и чуть спокойнее добавил. -- Важно не
опоздать...
-- Пока все хорошо, -- огласил художник, снова будто
принюхиваясь к чему-то. Купсик, обрадованный, крикнул:
'Адью!..' -- и опять обернулся черной вороной и куда-то
стремительно, все так же, через оконное стекло, улетел... А все
астральщики в зрительном зале -- замерли в ожидании. Где-то
через минуту ворона спланировала обратно через стекло в окне,
на то же кресло в центре зрительного зала. В клюве у нее
трепетало что-то серебристо-бесформенное.
И вот птица снова приняла астральный облик следователя
Васильева, и в руках, теперь уже у следователя, вместо прежней
серебристой бесформенности трепетало дымчатое облачко.
-- Принес? -- спросил негромко художник у следователя.
-- Га-го! -- подтвердил тот.
Магистр подошел к Купсику, отставил свою правую руку влево
и раскрыл ее ладонь широко по направлению к потолку зала, а
правую руку свою он выставил вперед