дальнейшие мои действия, словно упредил -- не мешать...
Корщиков опустил руку на стол, продолжал читать. Еще
некоторое время задумчиво стоялось на мраморном полу мне,
сознание прорывалось, убеждало все-таки обратиться к учителю.
Но...
Я не согласился на это. Я уплотнил свою волю и единым
желанием оттолкнулся от намагниченного чувствами воспоминаний
энергетического построения сущности Сашиного бытия, теперь
намагниченного моими чувствами воспоминаний, но и пропитанного,
как я незримо ощутил, чем-то неведомым еще мне, предстоящим,
подлежащим осознанию. Опять я вернулся поближе к физическому
плану Земли...
Земля будто заострилась вниманием ко мне. Я тоже склонился
к ней всем своим существом. Я не знаю, сколько я находился в
остановленном состоянии, созерцая планету. Множество чувств, и
все родны и доступны. Бесчисленное количество ощущений, словно
шевелящиеся щупальца, тянулись ко мне -- всосаться, впиться в
меня. Совсем другой показалась мне колыбель моего земного тела:
бессмысленное копошение, все мысли, если таковые случаются там,
на земле, в присосках чувств и ощущений, они бессильны, но
тянутся друг к другу, и только лишь догадка, что их обронили
сюда, оставляет за ними право одиночить на планете. Если
человек не хочет -- он уходит, приспосабливается или просто
лжет. Лгать и приспосабливаться я не стал. Я ушел.
Мое стремление во что бы то ни стало вернуться в земное
тело было всего лишь ублажено многочисленными поцелуями
ощутительно чувственных присосок -- этого крохотного
невежественного спрута земли. И я даже не знал сейчас, зачем...
зачем я все так же хочу вернуться? Ведь мне давно уже этого не
нужно, ведь я уже не смогу больше жить вне этих вседоступных
просторов Астрала!
Я находился в естественном изначалии, в естественном
по-ложении человека, ушедшего, некогда покинувшего социум и
живущего соками природы в лесу. У него были денежные сбережения
в банке, и он ими пользовался, расплачивался, платил за
всевозможные поцелуи присосок. но к чему ему теперь деньги, они
остались там, среди таких же, как он когда-то, они еще числятся
за ним, принадлежат ему, но зачем... зачем ему они: придет
время, и об этом человеке забудут, а деньги, некогда его
деньги, перейдут в распоряжение стихий. Так и мое тело, которым
я ежесекундно расплачивался на земле, тоже умрет для меня.
Огонь, вода, земля и воздух -- вот что останется от моего
земного тела. Итак, я уже не знал точно: действительно ли мне
было теперь так уж необходимо нужно вернуться на физический
план. Я забыл, для чего трачу столько невероятных сил на то,
чтобы всего лишь возвратиться в прошлое. Ведь что-либо ясно
понятное всегда означено минувшим. Но Юра!
Я позвал на помощь близкого друга, и он распахнуто
скользнул по моим стопам. Да, сейчас, если и есть какой-то
смысл в моих действиях по отношению к Земле, то это...
Нет. Не только так. Я забыл... о Наташе.
Я не любил ее, как если бы она была человеком, но я любил
ее, как есть она -- моя тайна. Я тут же ринулся все-таки в
прошлое, ибо есть своя прелесть и в бессмысленности, наверное.
Я ринулся в прошлое настоящее, в уже переболевшее мною
множество вещей и предметов, эмоций, и чувств. И вскоре...
Я несколько взмыслил физический план, призраком просочился
в его многолюдных окрестностях. Я даже не знал, где я нахожусь,
одно лишь осознавал уверенно, что это город моего рождения, и в
нем покоится мое земное тело, и неподалеку от него живут Юра и
Вика, моя мама, Наташа и Сабина. Смутно я огляделся по
сторонам. Невероятно!
Раньше мне никогда не удавалось в астральном теле своем
созерцать планету так же, как это я мог, будучи в объеме
земного тела, но теперь я великолепно все видел!
До тех пор пока я испытывал необходимость в обладании
физическим планом -- я не обладал им, и как только я отказался
от этого, отвернулся, пошел прочь, но как-то ненароком, в
безразличии обернулся -- увиделось все, и пришло обладание. Я
отказался от обладания физическим планом, но сейчас оглянулся
на него без жажды и прозрения...
Когда я более осмысленно осмотрелся, куда я попал, --
догадался: я нахожусь в подвальном помещении. Какая-то
организация? Деревянный стол в шелухе отслоившейся лакировки,
на него навалено множество