небольшой пещеры, точнее входа в
пещеру, который был настолько невысоким, что в него мог пройти
только сгорбленный старик.
Эта пещера обнаружилась для парня неожиданно, ведь он же
осматривался по сторонам и почему-то не видел ее, и если бы не
знак собеседника в ее сторону, казалось, пещеры бы не
существовало вовсе.
-- Ты ищешь любви? -- через паузу снова заговорил старик,
он опять опирался обеими руками на посох, и подбородок его
лежал на смуглых кистях.
-- Вы слышали мои стихи?
-- Да, когда я услышал их, я вышел из пещеры на помощь.
-- А вы сумеете мне помочь?
-- Если ты захочешь этого сам -- ничто, даже помощь,
нельзя навязывать никому. Я... в состоянии тебе предложить свой
старческий разум. Что ты сейчас чувствуешь, парень?
-- Сегодня улетели блики глаз, как паруса на вздохе в
непогоду, срываются в оскаленную воду, и я гляжу в себя за
часом час... Да, -- тяжело вздохнул парень, -- смотреть в себя
опасно. Мудрено -- у волн холмы гранитные поникли, увы, вернуть
не каждому дано однажды улетающие блики... -- Черное от загара
лицо старика было недвижимо обращено в сторону молодого
человека, в красных играющих лучах костра короткие белые волосы
Пилигрима особенно выразительно и красиво очерчивали его
голову, все располагало к спокойствию и задумчивости.
-- Глаза... без бликов слепы, -- подытожил после
некоторого молчания старик. -- Это хорошо, что ты пишешь стихи,
-- благодарно сказал он, -- но я еще не совсем уяснил для себя,
как далеко ты потерялся от любви, прочти еще что-нибудь,
близкое сердцу твоему сейчас.
Были зайчики
Солнечные...
Я пускал их в людской толчее
Ослепительным девушкам в лица.
Мог легко разлюбить и
влюбиться...
Я тогда ничего не итожил.
А вокруг зеленела листва,
И меня увлекала весна
Под слепой и доверчивый дождик.
Что мне было до истины истин!
Бесконечностью
Жизненный путь.
Мне все небо хотелось вдохнуть!
Но желтели со временем листья.
Словно в первую осень иду.
Зрелым грешником крестится дождик.
Я, наверное, в этом году
До прощания с юностью дожил.
Прохожу я в людской толчее:
Ослепительны девушек лица!
Словно зайчики
солнечные,
Одинокие
падают
листья...
На плато у костра зависло некоторое молчание.
-- На свете есть, такое дело, -- заговорил старик, --
одним создать какой предмет, другим с предмета оголтело
словесный написать портрет, предмет вниманием увенчан, дитя
бесчувственных идей, предмет бесстрастно опредмечен, а значит
-- он предмет страстей. Чем ты предметнее в судьбе, тем больше
ты с бесстрастьем дружен, чем меньше нужен ты себе, тем больше
ты кому-то нужен...
-- Вы тоже пишете стихи? -- обрадовался молодой человек,
как только отзвучало последнее слово в устах Пилигрима, но
старик не ответил на вопрос.
-- Так ты... так никогда и не любил? -- словно остановил
вопрос парня, остепенил его оживление, продолжая тем самым свой
путь беседы, старик. Парень на время затих.
-- Я выплакал душу, теперь она опустела... а ты проводила
за дверь бездушное тело... -- сказал парень и снова замолчал.
-- Значит, любил, -- подытожил Пилигрим.
-- Под шелест рублей шелестящие шины, под шелест рублей ты
похоже светла, ты гордо мне бросила взгляд из машины, сквозь
мыльный пузырь лобового стекла... -- проговорил на едином
дыхании парень.
-- Любил... и не один раз... но только любил ли и в самом
деле то, что искал и обрел, а не то, что пришлось по случаю, --
подытожил старик, продолжая сидеть неподвижно. Изредка парень
наклонялся к огню костра и подкидывал свежий хворост в него.
-- Вы сказали, что вышли на помощь, помогите мне
полю-бить, Пилигрим, подскажите как. У меня очень много любви,
но она никому не нужна -- одни перед ней расступаются и не
решаются к ней прикоснуться...
-- Знаю, -- остановил молодого человека Пилигрим, --
человек ты восприимчивый... умеющий слушать, толк из тебя
будет. Слушай... я расскажу тебе сказку... сказку о любви.
Жил да был один юноша. Это был очень