поверхность
каплеобразой формы словно просочились два фиолетовых существа.
Они были почти прозрачными. Полностью повторяя очертания
тела человека, существа стояли сейчас друг подле друга.
Затем они взметнули фиолетовые руки к небу, и серебристая
каплеобразная форма вздрогнула, будто сгусток ртути, и начала
медленно принимать другую видимость: вскоре на ее месте
оказался серебристый столб, а поверх него, на уровне голов
фиолетовых существ, сформировался увесистый металлический шар.
Одно фиолетовое существо шагнуло к шару, прислонило свои
ладони к нему и тут же растворилось, другое же существо сделало
знак кучке пассажиров последовать примеру первого существа.
И пассажиры, будто примагниченные притяжением этого шара,
медленно, один за другим зашагали в его сторону. Вначале
приложила свои ладони цыганка и тут же растворилась, затем
проделали предложенное муж и жена, и их тоже не стало,
последним исчез военный паренек, но он слегка поколебался перед
тем как приложить свои ладони. Оставалась Наташа.
Фиолетовое существо сделало ей знак стоять на месте. Затем
оно снова взметнуло фиолетовые руки к небу, и перед ним вновь
образовалась серебристая капля.
Теперь существо жестами обратилось к Наташе и предложило
приблизиться к нему. Наташа незамедлительно подошла, но не
остановилась, а шагнула прямо в эту серебристую форму и
растворилась в ней...
... Солнечные зайчики густо облепливали дом в глубине
двора, расположенный среди ветвистых фруктовых деревьев,
шелестящая зелень навевала прохладу, площадь у калитки была
пустынна, это была огромная знакомая площадь.
На другом ее конце колонно высился кинотеатр, но вокруг не
было ни души.
Наташа стояла у калитки на цыпочках и смотрела поверх нее
во двор, в знакомый двор. Неожиданно на крыльцо дома вышла
знакомая женщина, Наташа тут же узнала ее.
-- Мама! -- сдавленно выкрикнула она, и женщина обернулась
на зов. Мама смотрела в строну калитки, что-то ропотно шептала
и крестилась.
-- Наташа! -- наконец-таки крикнула она, ноги ее
подкашивались и заплетались. -- Доченька моя, доченька! --
наговаривала женщина, одержимо приближаясь к заветной калитке.
-- Ты же умерла, доченька, Наташечка. -- Наташа испугалась,
точно была мертвой не она, а ее мама, приближающаяся к ней.
Тайная вечеря
-- Пойдем со мной!
-- В чем дело? Куда вы меня тащите?
-- Пойдем, я тебе сказал, -- обозленно прошипел какой-то
мужчина, схвативший Божива за руку, в самом центре города,
когда Юра возвращался из кинопроката.
Надвигался глубокий вечер.
Юра уже мысленно пожалел, что так надолго задержался у
фильмокартотеки с тематическим планом.
Мужчина был не выше Божива по росту, но крепким
невероятно, и поэтому он повиновался его стальной крюкастой
руке и последовал молча за ним.
Божив уже узнал его и, может еще поэтому, не
сопротивлялся. Так они прошагали метров пятьдесят до поворота в
темный, словно ожидающий крика, квартал.
Теперь мужчина увлек Божива в онемевшую подворотню,
каблуки зацокали по бетону так, будто подворотня ожила и от
ужаса заклацала зубами.
Боживу не хотелось идти, но он шел, потому что не хотел
выказывать трусость, и он понимал, что эти его шаги, и даже не
исключено, что сразу же там, в глубине двора, окажутся
последними в этом городе, в мире.
Юра давно ожидал чего-нибудь подобного, но память
подсказывала ему, что только трусость может победить человека,
и больше никто.
Божив был уверен, что его не оставят в покое, потому что
он уже сказал свое слово. Говорить может каждый, но слушать...
В глубине двора, в тесноте темноты Божив отдернул свою руку, и
ему это удалось, но он вовсе не кинулся бежать, хотя все
обстоятельства позволяли ему это сделать, и теперь он увидел,
точнее разглядел, как его пленитель слегка суетнулся в его
сторону, но успокоился: Юра бесстрашно, как вкопанный стоял на
месте.
-- Что ты намерен делать, Купсик? -- хладнокровно спросил
Юра.
-- Васильев, -- ответил мужчина.
-- Что?
-- Моя фамилия Васильев, уважаемый Юрий Сергеевич.
-- С каких это пор я стал уважаемым?
-- С тех пор, как вы укокошили художника, -- и Купсик
постучал в какую-то дверь впереди. Сейчас же скрипнула темнота,
широкое