Неизвестен

Даосские притчи

естественная. [Таковы и] свойства настоящего человека. [Он] не совершенствуется, а вещи не могут [его] покинуть. Зачем совершенствоваться, [если свойства присущи ему] так же, как высота - небу, толщина - земле, свет - солнцу и луне.

Выйдя [от Лаоцзы], Конфуций поведал [обо всем] Янь Юаню и сказал: - [Я], Цю, в познании пути подобен червяку в жбане с уксусом. Не поднял бы учитель крышку, и я не узнал бы о великой целостности неба и земли.

* * *

Царевич Моу из Срединных гор спросил у Чжаньцзы: - Как мне быть? Телом скитаюсь по рекам и морям, а сердцем пребываю у дворцовых ворот в Вэй. - Цени жизнь, - ответил Чжаньцзы. - Кто ценит жизнь, презирает выгоду. - Знаю это, - ответил царский сын Моу, - да еще не могу с собой совладать. - Не можешь с собой совладать, - сказал Чжаньцзы, - тогда следуй за . Разума не повредишь. Помешать следовать тому, кто не может с собой совладать, - значит нанести [ему] двойную рану. Человеку же с двойной раной не [войти] в число долголетних.

Моу был сыном вэйского царя, [владевшего] тьмой колесниц. [Ему] было труднее скрыться в пещере на высокой скале, чем мужу в холщовой одежде. Хотя [он] не достиг пути, но, можно сказать, имел о нем представление.

* * *

Зайдя за ограду, Чжуан Чжоу бродил по заброшенному кладбищу, когда с юга прилетела странная птица: крылья - три-четыре локтя размахом, глаза с вершок. [Пролетая, она] задела лоб Чжуана и села в каштановой роще. - Что за птица! - удивился Чжуан Чжоу. - Крылья большие, а не улетает, глаза огромные, а не видит.

Подобрав полы, [он] поспешил [за ней], держа наготове самострел. [Но тут] заметил, как цикада, наслаждаясь тенью, забыла о самой себе; как кузнечик-богомол, незаметно подобравшись, на нее набросился, и, глядя на [добычу], забыл о самом себе; как затем схватила их обоих странная птица и, глядя на добычу, забыла о своем истинном [самосохраненнии]. - Ах! воскликнул опечаленный Чжуан Чжоу. - Различные виды навлекают друг на друга [беду], вещи, конечно, друг друга губят.

[Он] бросил самострел, повернулся и пошел прочь, [но тут] за ним погнался Лесник и стал его бранить.

Вернувшись, Чжуан Чжоу три луны не выходил из дома. - Почему [Вы], учитель, так долго не выходили? - спросил ученик Лань Це. - Сохраняя [телесную] форму, я забыл о самом себе,- ответил Чжуан Чжоу. - [Так долго] наблюдал за мутной лужей, что заблудился в чистом источнике. А ведь я слышал от [своего] учителя: 'Пойдешь к тому пошлому и последуешь за тем пошлым'. Ныне я бродил по заброшенному кладбищу и забыл о самом себе. Странная птица задела мой лоб [и] летала по каштановой роще, забыв об истинном. Лесник же в каштановой роще принял меня за браконьера. Вот почему я и не выходил из дому.

* * *

У Чжуанцзы умерла жена и Творящий Благо [пришел] ее оплакивать. Чжуанцзы же сидел на корточках и пел, ударяя [такт] по глиняному тазу.

Творящии Благо сказал: - Мало того, что [вы] не оплакиваете умершую, [которая] прожила с [вами, своим] мужем до старости, и вырастила детей. Не слишком ли много [себе позволяете], предаваясь пению, отбивая такт о таз? - Это не так, - ответил Чжуанцзы. - Могла ли меня не опечалить ее кончина? [Но затем] я задумался о том, что [было] вначале, [когда она] еще не родилась, не только не родилась, но еще не обладала телом, не только телом, но даже и эфиром. Слитая с неразличным, неуловимым, [стала] развиваться и обрела эфир, эфир развился и обрела тело, тело развилось и обрела жизнь. Ныне же прошла через новое развитие - смерть. Все это сменяло друг друга, как времена года: весна и осень, лето и зима. И я понял, что плакать и причитать, когда она покоится в огромном доме, значит не понимать жизни. Поэтому и перестал.

* * *

Подходя к Чу, Чжуанцзы наткнулся на голый череп, побелевший, но еще сохранивший свою форму. [Чжуанцзы] ударил по черепу хлыстом и [обратился] к нему с вопросами: - Довела ли [тебя] до этого, учитель, безрассудная жажда жизни, или секира на плахе, когда служил побежденному царству? Довели ли тебя до этого дурные поступки, опозорившие отца и мать, жену и детей, или муки голода и холода? Довела ли тебя до этого смерть, [после многих] лет жизни? - сказав это, Чжуанцзы лег спать, положив под голову череп.

В полночь Череп явился [ему] во сне и молвил: - Ты болтал, будто софист. В твоих словах - бремя [мучений] живого человека. После смерти их нет. Хочешь ли выслушать мертвого? - Да, - ответил Чжуанцзы. - Для мертвого, - сказал череп, - нет ни царя наверху, ни слуг внизу,