VIII. Не менее жестоко было преследование, от которого пострадал умный
Антонио де Лебриха. Он был учителем королевы Изабеллы. Архиепископ Толедо
Хименес де Сиснерос питал к нему особенное уважение и почтил его своим
покровительством. Глубоко сведущий в еврейском и греческом языках, он открыл
и исправил в латинском тексте Вульгаты [429] много ошибок, которые попали
туда по вине переписчиков до изобретения удивительного искусства
книгопечатания [430]. Он был обвинен схоластическими богословами [431].
Арестовали его бумаги; с ним самим обращались жестоко, и вскоре он со
скорбью увидал, что заподозрен в ереси. В этой своеобразной опале он дожил
до момента, когда Деса перестал быть главным инквизитором, и мог написать
свою апологию при покровительстве кардинала Хименеса де Сиснероса. Между
прочим он писал там следующее: 'Если целью законодателя должны быть награда
людей честных и ученых и наказание злых, которые покинули путь добродетели,
- что сказать, когда награды даются тем, кто искажает Священное Писание,
между тем как бесчестят, отлучают от Церкви и осуждают на позорную смерть
тех, кто восстанавливает текст, замечая в нем ошибки, если они упорно
защищают свои мнения? Разве не довольно, что я подчиняю свой разум по
послушанию воле Иисуса Христа в том, что повелевает моя религия? Надо ли
еще, чтобы я отбросил как ложное то, что во всех пунктах кажется мне так
ясно, так истинно, так очевидно, как свет и сама истина? Надо ли, чтобы я
решился на это относительно вещей, которые считаю возможным утверждать не
как безумно озаренный свыше, не по каким-то выкладкам, но как человек,
убежденный непреоборимыми доводами, непреклонными аргументами и
математическими доказательствами? О, преступное торжество! Что же означает
этот род рабства? Какой несправедливый деспотизм, при помощи жестокостей
препятствующий говорить, что думаешь, хотя можно это сделать без
пренебрежения и без насмешки над религией! Что мне сказать? Этот деспотизм
запрещает даже писать одному и без свидетелей, в одиночестве тюрьмы, как
говорить и мыслить. Для какой же цели нужно нам иметь мысли, если нам
запрещается размышлять о книгах христианской религии? Не сказал ли
псалмопевец, что в этом должно состоять важнейшее занятие праведного? В
законе Господа воля его, и о законе его размышляет он день и ночь' [432]
{Альвар Гомес де Кастро. О деятельности кардинала Франсиско Хименеса де
Сиснероса. Кн. 4; Николас Антонио. Испанская библиотека. Литера А. Статья
Антонио.}.
Статья четвертая
ЖЕСТОКОСТЬ ИНКВИЗИТОРА ЛУСЕРО. СКАНДАЛЬНЫЕ ПРОЦЕССЫ В КОРДОВЕ, БЫВШИЕ
ЕЕ ПОСЛЕДСТВИЕМ
I. Бесчеловечность инквизитора Лусеро имела самые тяжелые последствия.
Так как он объявлял почти всех обвиняемых виновными в запирательстве и так
как он осуждал их как лжекающихся, случилось, к сожалению, что некоторые не
удовлетворились объявлением правды, но еще прибавили к своим показаниям
вымышленные подробности фактов и обстоятельств. Некоторые, усвоившие эту
систему, ложно уверяли, что в Кордове, Гранаде и других городах Андалусии
имеются синагоги в названных ими домах. Они говорили, что многие, даже
монахи и монахини, совершают туда паломничества из всех частей Кастилии для
отравления праздников иудейской религии и произнесения проповедей в
торжественной обстановке. По их словам, дело дошло до того, что испанские
семейства старинных христиан присутствовали при этом; они поименовывали их,
чтобы запутать в эту клевету большое количество уважаемых людей, будучи
убеждены, что в результате последует общее прощение для всех, а в
особенности для доносчика, или, по крайней мере, они при помощи этого
средства могут отомстить своим врагам.
II. Лусеро приказал арестовать такое большое количество людей
вследствие этих показаний, что город Кордова дошел до возмущения против
инквизиции. Муниципалитет, епископ, капитул кафедрального собора и высшая
знать, во главе с маркизом де Приэго и графом де Каброй (которые были
близкими родственниками главнокомандующего Фернандеса Кордуанского),
отправили депутатов к главному инквизитору с требованием отозвать Лусеро.
Деса отказался уважить эти протесты до тех пор, пока ему не докажут
жестокостей, в которых укоряли инквизитора. Только монах