смирения, который является душою всякой
монастырской общины, не встречая покорности в послушнице, сочла необходимым
смирять ее во многих случаях, чтобы укротить этот непокорный и горделивый
характер. Но усилия остались бесплодны, так что настоятельница была
принуждена удалить ее из монастыря.
XXVIII. Девица, пораженная некоторыми набожными приемами, которые она
видела в монастыре, вообразила, что монахини находятся под властью демона.
Одна статья правил обязывала каждую монахиню раз в месяц исповедоваться в
присутствии всей общины в каком-либо из своих прегрешений. Послушница
приняла этот акт смирения за настоящее таинство исповеди и сообщила об этом
инквизиции. Епископ Тарасовы дон Диего Иенес {Иенес. Жизнь св. Терезы. Кн.
2. Гл. 27.} говорит в Жизни св. Терезы, что это показание было подтверждено
священником, который в течение некоторого времени был духовником монахинь и
поведение коего было безупречно, но он был мизантроп, мелочный человек и
невежда, поэтому не следует удивляться, что он сам ошибался в этом случае.
Послушница рассказывала ему на свой лад все, что видела в монастыре, и он
счел нужным ради славы Божией сообщить инквизиции. Он рассказывал об этом
повсюду; вскоре монахини были очернены в глазах всех жителей. Кармелиты, не
желавшие допускать реформы, были враждебно настроены против св. Терезы и ее
монахинь, как будто бы реформа опозорила их орден; они донесли на кармелиток
святому трибуналу как на одержимых бесовским духом под обманчивой личиной
химерического совершенства.
XXIX. Инквизиторы велели произвести тайное следствие по их процессу.
Многие свидетели дали показания о том, что они лишь слышали. Но послушница
была единственной, сообщившей достоверные и не допускающие возражений факты.
Было решено подвергнуть монахинь допросу, чтобы узнать, следует ли их
забрать из монастыря и арестовать. Инквизиторы действительно приступили к
этому; но вместо того чтобы произвести это с обычной таинственностью, они
придали этой части судопроизводства самую соблазнительную публичность. Судьи
и асессоры въехали верхом в монастырь, альгвасилы и другие приспешники
инквизиции овладели воротами, множество всадников гарцевало на улице.
Священник, виновник гонения, прибежал, чтобы быть свидетелем этого зрелища и
насладиться им. Он долго стоял в воротах монастыря; его присутствие
привлекло толпу зевак, которым он рассказывал, что скоро отсюда поведут
монахинь в инквизицию. Но случилось другое, и это заставило всех презирать
этого священника. Вскоре стало известно, что при сравнении ответов монахинь
с обвинительными пунктами предшествовавшего тайного следствия пришлось
признать, что монахинь обвиняли в очень невинном обстоятельстве, дурно
истолкованном, вследствие этого инквизиторы не продолжали процесса.
XXX. Торжество св. Терезы было незначительно, потому что она и община
оказались под тяжестью публичного позора; из поведения трибунала все узнали,
что существовал и, быть может, продолжал существовать против них процесс по
делу веры. Таким образом предубеждения могли рассеяться только после
публичного признания невинности св. Терезы и монахинь со стороны инквизиции.
Ведь отсрочка доказывала, в сущности, лишь отсутствие достаточных обвинений
и, по-видимому, говорила о возможности в будущем собрать новые улики для
продолжения процесса.
XXXI. Совершившийся поворот был сначала более благоприятен для св.
Терезы, чем для ее монахинь. Ей позволили уехать из Севильи для основания
новых монастырей, но она должна была предварительно дать обещание, что
вернется, как только получит приказание, или что явится в назначенный ей
трибунал. Монахиням был запрещен выезд. Некоторые были даже вновь вызваны в
святой трибунал и отданы под суд на основании показаний, имевшихся в руках
судей. Это доказывается письмом, которое св. Тереза писала из Толедо дому
Гонсало Пантохе, настоятелю Печерского (de la Cuevas) картезианского
монастыря в Севилье, тому самому, который отдал дом для помещения
реформированных кармелиток. Невзирая на секретность дела, она передала ему
некоторые подробности о монахинях. 'Мои бедные девицы, - писала она, -
лишены всякого совета, потому что люди, которые могли бы их защищать,
устрашены тем, что их заставили делать под угрозой отлучения от Церкви. Я
полагаю, что они по легкомыслию