первый
врач короля, который входил один к больному и, выйдя из его комнаты,
совещался с другими королевскими врачами в присутствии Руи Гомеса де Сильвы.
V. Следствие, которое производил дон Диего Бривиэска де Муньятонес, к
июлю достаточно продвинулось вперед, так что можно было сформулировать
упрощенный приговор, не выслушивая виновного, или назначить королевского
прокурора, который обвинил бы принца в преступлениях, констатированных
предварительным следствием. Принцу не предъявили никакого судебного
уведомления. Были только показания свидетелей, письма и другие бумаги. Из
документов вытекало, что согласно законам королевства приходилось осудить
дона Карлоса на смертную казнь. Он был изобличен в преступлении оскорбления
Величества по двум пунктам: 1) потому, что составил план и пытался совершить
отцеубийство; 2) потому, что хотел узурпировать государственную власть над
Фландрией посредством гражданской войны. Муньятонес доложил королю об этом,
а также о наказании, установленном законами для подданных, которые повинны в
подобных преступлениях. Он присовокупил, что особые обстоятельства и
личность преступника могут позволить Его Величеству использовать свою
верховную власть для объявления, что общие законы не касаются старших
сыновей короля, которые подчинены другим законам, имеющим более возвышенный
характер и проникнутым политическими государственными соображениями и
высшими интересами общественного блага; наконец, что монарх может, для блага
своих подданных, смягчать наказания, налагаемые законами.
VI. Кардинал Эспиноса и принц Эволи заявили, что они разделяют мнение
советника Муньятонеса; Филип II сказал тогда, что сердце велит ему
прислушаться к мнению советников, но что совесть не позволяет этого; он не
думает, чтобы в результате вышло какое-нибудь благо для Испании; он
полагает, напротив, что величайшее бедствие, которое могло бы случиться с
его королевством, произойдет, если им будет управлять монарх, лишенный
воспитания, таланта, рассудительности, добродетелей и полный пороков,
страстей, особенно раздражительный, жестокий и свирепый; все эти соображения
принуждают его, вопреки любви, связывающей его с сыном, и безысходной тоске,
причиняемой этой страшной жертвой, продолжать судопроизводство по формам,
предписанным законами. Невзирая на это и принимая во внимание, что здоровье
сына вследствие уклонений от правильного распорядка находится в плачевном
состоянии и нет никакой надежды на спасение, он полагает, что для смягчения
последних страданий можно было бы несколько пренебречь оказываемым ему
уходом, чтобы удовлетворить все его желания в питье и еде; судя по
расстройству его мыслей, он не замедлит впасть в излишества, которые скоро
приведут его к могиле. Единственное, что его занимает, говорил король, это
необходимость убедить сына, что смерть неизбежна и ввиду этого ему
непременно нужно исповедаться, чтобы обеспечить свое вечное спасение; это
величайшее доказательство любви, которое он может дать своему сыну и
испанскому народу.
VII. Документы процесса не говорят об этом решении короля. Нет никакого
приговора, ни подписанного, ни написанного; есть только небольшая заметка
секретаря Педро дель Ойо, в которой сказано, что судопроизводство здесь
остановилось, так как принц умер от болезни; вследствие этого не было
произнесено никакого приговора. Доказательство этого факта существует в
других бумагах, где были описаны редкие детали и анекдоты современности.
Хотя эти бумаги не являются подлинными документами, они заслуживают доверия,
потому что исходят от лиц, служивших в королевском дворце, и согласуются с
тем, о чем некоторые писатели говорят намеками. Правда, писатели не пожелали
ясно изложить это щекотливое дело, но они сказали достаточно, чтобы мы могли
открыть истину. Впоследствии я приведу отрывки из произведений некоторых из
этих авторов; теперь же я последую за нитью моего рассказа.
VIII. Кардинал Эспиноса и принц Эволи, зная приговор, произнесенный
устно Филиппом И, вообразили, что исполнят истинные намерения короля, если
они ускорят момент смерти дона Карлоса. Они решили, что будет разумно, если
они поручат врачу разъяснить принцу его состояние, не говоря ничего, что
могло бы осведомить его о гневе короля и о судопроизводстве, послужившем
причиной