платье уже в десятый раз. Их с Трэвисом все еще разделяла нейтральная зона, пролегавшая по тахте.
– Вы не похожи на страховых агентов, с которыми я раньше сталкивалась. Надеюсь, вы не обидитесь? Просто обычно они одеваются в блейзеры кричащих расцветок, и от них несет дешевым одеколоном. И все как один такие фальшивые.
– Работа такая. — Трэвис надеялся, что в технические детали работы Дженни вдаваться не станет. В страховках он ни черта не смыслил. Эту профессию он выбрал только потому, что Эффром Эллиотт принял его за страхового агента — ничего лучше Трэвис придумать не успел.
– Когда я была маленькой, к нам однажды пришел агент и продал папе страховку, — сказала Дженни. — Он собрал всю семью перед камином и сфотографировал нас “поляроидом”. Очень хороший был снимок. Папа стоял сбоку, очень гордый. А когда мы рассматривали фотографию, агент выхватил ее у папы из рук и сказал: “Какая милая семья”. А потом оторвал папу от снимка: “И как же им теперь жить дальше?” Я расплакалась. А папа очень испугался.
– Извините, Дженни, — сказал Трэвис. Лучше бы он сказал, что торгует швабрами. Интересно, есть у нее какие-нибудь травматические воспоминания о швабрах?
– Вы тоже так поступаете, Трэвис? Пугаете людей и наживаетесь на их страхах?
– А вы как считаете?
– Я же говорю — вы не похожи на обычного страхового агента.
– Дженнифер, я должен вам кое-что сказать...
– Да ничего, извините меня. Не понимаю, зачем на вас наехала. Вы делаете то, что делаете. Я тоже не думала никогда, что буду обслуживать столики.
– А чего вам хотелось? Кем вы мечтали стать в детстве?
– Честно?
– Конечно.
– Я хотела быть мамой. Мечтала о семье, муже, который меня бы любил, об уютном доме. Довольно скромные мечты, правда?
– Ничего плохого в этом нет. И что произошло?
Дженни допила вино и налила еще.
– Семью нельзя завести в одиночку.
– Но все же?
– Трэвис, мне не хочется портить вечер разговорами о моем замужестве. Я пытаюсь сейчас изменить свою жизнь.
Трэвис не стал настаивать. Дженни приняла его молчание за понимание и посветлела.
– А вы о чем мечтали?
– Честно?
– Только не говорите мне, что тоже хотели стать домохозяйкой.
– Когда я был маленьким, домохозяйками хотелось быть всем девочкам.
– Где же вы росли — в Сибири?
– В Пенсильвании. Я вырос на ферме.
– И кем же хотел стать сельский парнишка из Пенсильвании?
– Священником.
Дженни рассмеялась:
– Не знаю ни одного человека, который мечтал бы стать священником. И что вы делали, когда другие мальчишки играли в войнушку? Отпевали павших?
– Нет, все было не так. Моя мать тоже мечтала, чтобы я стал священником. Поэтому когда пришло время, я поехал в семинарию. Но ничего не вышло.
– И вы стали страховым агентом. Наверное, так лучше. Я где-то читала, что все религии и страховые компании держатся только на страхе смерти.
– Довольно цинично, — заметил демоновод.
– Простите, Трэвис. Я никогда не доверяла теории всемогущего божества, которое прославляло бы войну и насилие.
– А следовало бы.
– Вы пытаетесь обратить меня?
– Нет, просто я абсолютно точно знаю, что Бог существует.
– Никто ничего не знает абсолютно точно. У меня тоже есть своя вера. И свои суеверия, и свои сомнения.
– У меня они тоже были.
– Были? И что с ними произошло? К вам посреди ночи спустился Дух Святой и сказал: “Иди, сын мой, и торгуй страховкой”?
– Примерно так. — Трэвис выдавил улыбку.
– Трэвис, вы очень странный человек.
– Честно говоря, мне не хочется говорить о религии.
– Это хорошо. О своих суевериях я расскажу вам утром. Наверное, они вас шокируют.
– Сомневаюсь… Погодите — вы сказали “утром”?
Дженни протянула ему руку. В глубине души она не была уверена в том, что делает, но чувства, что она поступает неправильно, у нее не возникло.
– Я что-то пропустил? — спросил Трэвис. — Мне показалось, вы на меня злитесь.
– Нет же — чего ради мне на вас злиться?
– Из-за моей веры.
– Мне кажется, это очень мило.
– Мило? Мило! Вы считаете, что римская католическая церковь — это мило? Сотни Пап переворачиваются в гробах, Дженни.
– Отлично. Их не приглашали. Двигайтесь ближе.
– Вы уверены? — переспросил он. — Вы довольно много выпили.
Дженни была совершенно не уверена, но все равно кивнула. Она ведь одинока, правда? И он ей нравится, так? Ну вот, черт возьми, отсюда и пляшем.
Трэвис скользнул по тахте ближе и обнял ее. Они поцеловались — сначала неловко: он слишком стеснялся, а она все еще не понимала, стоило ли его