Он не крутой коп — к чему играть чужую роль?
– Да, я знаю о демоне. Я знаю, что он пожирает людей, и я знаю, что ты — его хозяин.
– Но откуда вы все знаете?
– Неважно, — ответил Рассол. — Еще я знаю, что ты потерял над ним власть.
– Правда? — Казалось, это известие Трэвиса искренне потрясло. — Послушайте — я не знаю, кто вы, но держать меня здесь нельзя. Если Цап снова вышел из-под контроля, только я могу его обезвредить. На самом деле, я очень близок к тому, чтобы покончить со всем этим дерьмом. И вам меня не остановить.
– А какое тебе до этого дело?
– Что значит — “какое мне дело”? Вы, может, и знаете что-то про Цапа, но вы и вообразить себе не можете, каков он, когда выходит из-под контроля.
– Я имею в виду, — пояснил Рассол, — какое тебе дело до его бесчинств? Ты ведь его сам вызвал, не так ли? И выпустил убивать — разве нет?
Трэвис яростно затряс головой.
– Вы не поняли. Я — не тот, за кого вы меня принимаете. Мне никогда не хотелось такого, и теперь я могу все это прекратить. Отпустите меня. Я могу все это закончить раз и навсегда.
– А почему я должен тебе верить? Ты ведь убийца.
– Нет. Убийца — Цап.
– Какая разница? Я тебя и отпущу, только если ты расскажешь мне все, и сообщишь, как я смогу использовать эту информацию. А теперь я буду слушать, а ты — говорить.
– Я не могу вам ничего рассказать. Вам все равно не захочется знать правду, уверяю вас.
– Я хочу знать, где Печать Соломона. И хочу знать то заклинание, которое отправит Цапа обратно в преисподнюю. И пока я этого не узнаю, ты не сдвинешься с места.
– Печать Соломона? Не понимаю, о чем вы.
– Послушай... Как тебя зовут, кстати?
– Трэвис.
– Послушай, Трэвис. Моему партнеру не терпится пустить в ход пытки. Мне такой поворот не по душе, но если ты и дальше будешь меня злить, боюсь, ничего другого нам не останется.
– Неужели надо играть в доброго фараона и злого фараона?
– Мой партнер сейчас в ванной. Мне хотелось убедиться, что мы с тобой можем поговорить как разумные люди, прежде, чем я подпущу его к тебе. Я действительно не знаю, на что он способен... Я даже не уверен, что он такое. Поэтому, если мы с тобой поладим, думаю, лучше будет для нас всех.
– Где Дженни? — спросил Трэвис.
– С ней все прекрасно. Она на работе.
– Вы не тронете ее?
– Я не террорист, Трэвис. Я не хотел во все это влезать, но вот влез. И я не желаю ничего дурного ни тебе, ни Дженни. Она мой друг.
– А если я расскажу вам все, что знаю, вы меня отпустите?
– Договорились. Но сначала я должен убедиться, что ты рассказал правду. — Рассол немного расслабился. Этот парень не шибко смахивает на массового убийцу. Да и вообще кажется довольно наивным — мягко говоря.
– Ладно, я расскажу вам все, что знаю про Цапа и заклинания, но клянусь — я ничего не знаю ни про какую Печать Соломона. Все это — довольно странная история.
– Это я уже понял, — ответил Рассол. — Валяй. — Он налил себе еще вина, заново раскурил трубку и откинулся на спинку кресла, водрузив ноги на каминную решетку.
– Как я уже сказал, история довольно странная.
– Странный — моя детская кличка, — сказал Рассол.
– Трудное же у вас было детство.
– Будь добр, продолжай.
– Сами попросили. — Трэвис поглубже вздохнул. — Я родился в Кларионе, штат Пенсильвания, в одна тысяча девятисотом году.
– Фигня, — перебил его Рассол. — Ты выглядишь не больше, чем на двадцать пять.
– Если вы и дальше будете меня перебивать, это займет гораздо больше времени. Слушайте и скоро все поймете.
Рассол пробурчал что-то под нос, но кивнул.
– Родился я на ферме. Родители мои эмигрировали из Ирландии — “черные ирландцы”. Я был самым старшим в семье — два брата и четыре сестры. Родители мои были ревностными католиками, и мама хотела, чтобы я стал священником. Она постоянно подталкивала меня, чтобы я хорошо учился и поступил в семинарию. Еще вынашивая меня, она обрабатывала местного епископа, чтобы тот дал мне рекомендацию. А когда разразилась Первая Мировая, она упросила епископа взять меня в семинарию пораньше. Все знали, что участие Америки в войне — просто вопрос времени. И маме хотелось, чтобы я оказался в семинарии до того, как меня призовут в армию. Мальчишки из колледжей для белого духовенства уже сражались в Европе — водили кареты скорой помощи, некоторые гибли. А моя мать не желала расставаться с надеждой, что ее сын станет священником, из-за такой чепухи, как мировая война. Понимаете, мой младший братец был немножко того — в смысле умственного развития. Так что я был